Гиблый Выходной

– Так чего ты хочешь? – повторил голос, шедший, казалось не просто от самого станка, но из глубин самой преисподни. Очень необычный голос, Кротова ничего подобного никогда ранее не слышала и не могла представить каков должен быть обладатель такого странного голоса. Кто-то, по-видимому мужчина, но Люба была не уверенна в этом, говорил словно откуда-то издалека. Могло показаться, что благодаря любиным усилиям по налаживанию контакта с потусторонними силами, кромкооблицовочный станок предстал в качестве некоего передатчика. Но Кротова прекрасно знала устройство этого станка, в свое время она даже работала на нем, и знала, что у него нет и не может быть никаких мембран или чего-то эластичного, с помощью чего могли бы выходить какие-либо звуки помимо механического шума, свойственного данным видам станков. Не иначе как результат мистических сил!

Неживой голос повторил вопрос.

Только тут Люба Кротова поняла, чего добилась. Чтобы не испустить оглушительный вопль она до боли зажала рот ладонями.

08:40 – 08:43

Настроение у Степана Коломенского было приподнятое, что для его натуры было несвойственно. Утро выдалось отвратительным, он уже не помышлял о самоубийстве и не сравнивал свое никчемное бытие то ли с жизнью гниды, то ли с выгребной ямой. Как будто Господь всемогущий вспомнил о существовании такого великовозрастного неудачника как раб Божий Степан, смилостивился и решил-таки дать тому еще один шанс. Преподнести, так сказать, некий подарочек в виде халявных денег. За странную, но довольно простую работенку с которой Коломенский управился за двадцать минут с помощью плоскогубцев и гаечного ключа, он получит от генерального директора весьма солидный куш. Прямо сейчас! Прямо из рук в руки! Ноги сами несли Степана Михайловича мимо станков и поддонов, сами поворачивали его выпрямленное туловище направо в сторону лакокрасочного участка, где его ждал Шепетельников, готовый щедро вознаградить такого исполнительного работника как Коломенский. Мурлыча свою любимую песенку, длинноногий главный инженер уже прикидывал сколько он поставит на ту или иную футбольную команду. Он обязательно должен приумножить те сто тысяч что даст ему Даниил Даниилович и он уже знает – как! Знает! Он будет ставить сразу на несколько команд, уж он сможет грамотно распределить деньги, он сумеет. У Коломенского от предстоящих ставок гулко стучало сердечко, а ноги несли его к ста тысячам чуть ли ни в припрыжку. Он не заметил, как миновал два станка окутывания, станок торцовки, две кубические евробочки с клеем-смолой, он не замечал множество мелькающих по разные стороны поддоны с дверными деталями, перед его мысленным взором шелестели купюры, футболисты забивали строго необходимое количество голов и только в нужные Коломенскому ворота, а букмекер волоком тащил мешок из-под картошки, до верху набитый пятитысячными купюрами. «На, – пыхтел букмекер в американском старомодном цилиндре на лысой голове, – Бери свои деньги и проваливай, везунчик ты эдакий! Тяжелые!»

Но до лакокрасочного участка он не дошел. В цеху между станком укутывания и поддонами с подготовленными для покраски и лакирования дверьми располагались две одинаковые двухголовочные усорезные пилы, называемых более известных как два «Рапида» (названия произошли от фирмы-производителя). Станки предназначались для распиловки краев деталей и разрезания их на куски нужных размеров. Так вот у одного из «Рапидов», чьи две циркулярные пилы отражали стальным цветом чудом проникший сюда слабый уличный свет у Коломенского неожиданно сдавило дыхание и его песенка оборвалась на второй октаве. Он не понял, что произошло, но вдруг почувствовал, как что-то тонкое впилось в его шею и в один момент затянулось, сдавив ему дыхательные пути. Коломенский захрипел и вцепился ногтями в это «что-то». Ему не хватало воздуха, цех поплыл перед глазами, его будто сильно пьяного понесло в сторону. Главный инженер закатил глаза, силясь сделать хоть один вдох, но тщетно. Тонкий электрический кабель впился в его горло, затянулся накрепко, разрезая кожу.