Гилгул

– Значит, ты и есть царский провидец Нафан? Я слышала о тебе от мужа.

– Я – пророк, а не провидец, – угрюмо поправил старик.

– И по чему же ты прорицаешь? По снам? По чаше? По стрелам? По внутренностям животных, по полету птиц, по движению звезд? Или, может, как и большинство иегудеев, пользуешься бат-колем‹$FНа Древнем Востоке существовало много различных способов гадания. ‹M›Бат-колем (Дочь Голоса) – особое гадание иудеев. Заключалось в толковании случайных звуков и эха.›?

– Ты хорошо разбираешься в прорицательстве, Вирсавия, дочь Елиама, жена Урии Хеттеянина.

– Я любопытна, и мне нравится узнавать новое, – ответила женщина, не переставая улыбаться.

– Тогда, может быть, ты заглядывала и в свое будущее? – раздраженно спросил старик, придвигаясь ближе. – Или твоему любопытству все-таки есть предел?

– Я не заглядываю во владения Господа, – она мягко пожала красивыми плечами.

– А вот я заглядываю. – Старик сдернул увясло и его белые волосы рассыпались по плечам. На их фоне подслеповатые глаза смотрелись особенно ярко. Их голубизна могла сравниться разве что с лазуритом. – И для этого мне не требуется ничего из того, о чем ты говорила. Вирсавия перестала улыбаться. Вид старика, его голос, выражение его глаз встревожили женщину. Заставили насторожиться. Чтобы совладать с растерянностью, она прошла к окну. И звон колокольцев отмечал каждый ее шаг.

– Что так напугало тебя, Вирсавия, дочь Елиама, жена Урии Хеттеянина? – громко, чуть дрожащим голосом спросил Нафан. – Или тебе не интересно твое будущее? Женщина обернулась. Теперь и ее лицо стало серьезно.

– Разве мое будущее настолько страшно и тайно, что о нем нельзя говорить при служанке? – спросила она. – Видишь ли ты что-то, чего мне следует бояться?

– В твоем будущем много страшных и темных дней. Гораздо больше, чем ты можешь себе представить! – воскликнул старик.

– В таком случае, я не хочу знать о нем. – На лицо женщины набежала тень. – Все мы в руках Господа, и не нам толковать правильность путей его.

– Доверься Га-Шему, и твоей душе придется вечно скитаться во тьме! – каркнул старик, вытянув перед собой смуглую, сухую, как ветка мертвой смоквы, руку и указывая пальцем в центр груди женщины. Вирсавия задумалась. На лице ее уже не было той уверенности, которая присутствовала в начале разговора. Она сомневалась, и Нафан в мыслях поздравил себя с небольшой победой.

– Так что же странного и страшного увидел ты в моем будущем, пророк Нафан? – Женщина снова попыталась улыбнуться, но ничего не получилось. Тревога оказалась сильнее и проявлялась помимо ее воли. – Может быть, расскажешь мне?

– Да, – кивнул старик. – Я расскажу тебе. Но лишь то, о чем ты должна знать. Твоя жизнь закончилась. И случилось это час назад…»

***

Саша открыл глаза. Вопреки ожиданиям, ему не было плохо. У него ничего не болело, что в подобных случаях вполне закономерно. Когда катишься через сбившую тебя машину и приземляешься на асфальт головой вниз, на ум как-то сами собой приходят мысли о куче закрытых и открытых переломов различной степени тяжести, о смещении позвонков, о сотрясении мозга, ну и, наконец, о возможности безвременной и скорой кончины. Но когда вы открываете глаза и не без изумления выясняете, что у вас ничего не болит, становится еще хуже. Возникает подозрение, что вы если и не сошли с ума, то очень близки к этому состоянию. Так вот, Саша открыл глаза и с удивлением обнаружил, что у него-то как раз ничего и не болит. Мало того, он чувствовал себя вполне даже комфортно. «Стало быть, сошел с ума», – подумал он и счастливо, как и положено сумасшедшему, улыбнулся.

– Гляди-ка, – раздался над его головой возмущенный голос. – Он еще лыбится. Саша посмотрел вверх. На фоне грязно-голубого неба он увидел головы. Много. Десятка три. Люди стояли и смотрели на него. А он лежал и смотрел на них.

– Ну, че лупаешь-то? – спросила одна из голов, увенчанная промасленной кепкой. – Живой хоть, пенек?

– Живой, – ответил Саша. Под головой у него лежала чья-то сумка. Или пакет? Или, может быть, свернутое пальто? А книга? Где книга? Он вспомнил лужу и повернул голову. Вон он, пакет, лежит в полуметре, у заднего бампера «Волги». Саша протянул руку, схватил грязный пакет и прижал к груди, обтирая коричнево-серые капли о пальто и рубашку. А потом положил ногу на ногу, поскольку лежать так было удобнее. Промасленная кепка крякнула досадливо и мечтательно заявила:

– Эх, дать бы тебе как следует по шее. Чтобы в следующий раз смотрел, куда прешь.

– Не, не, не, – испуганно зажмурился Саша. – Не надо следующего раза. Одного достаточно.

– Где болит-то, товарищ? – сочным баском пророкотала фуражка из ГАИ. Обратиться к пострадавшему «господин» у нее, видимо, язык не поворачивался.

– Нигде, – честно ответил Саша.

– Это шок, – авторитетно заметила голова молодого паренька, наполовину скрытая копной длинных волос. – Он просто не чувствует. Я помню, однажды меня «УАЗом»…

– Сам ты, – беззлобно ответил Саша. – Говорю же, нигде не болит. Слева возник еще один голос, мелодичный, очень даже приятный: