Гилгул

— Что ты спрашиваешь, Сашук, — засмеялся Костя через одышливое дыхание. — Она же нимфоманка. Ты посмотри на ее лицо. — Он ухватил Татьяну за подбородок и повернул лицом к Саше. — Ей понравилось, видишь? Не хотелось бы тебя расстраивать, старик, но факт есть факт. Ты не просто м…к, ты — слепой м…к. Потому что не видишь того, что видят все. — В доказательство своей правоты он грубо поцеловал женщину. Взасос, долго. Она не отстранилась, хотя и не бросилась ему на шею. — Ну, видишь? — Костя довольно усмехнулся. — А теперь мы подпишем протокольчик и… аля-улю, Сашенька. Дельце в прокуратурку, оттуда в суд. А там… пишите письма, шлите передачи.

— Татьяна, — позвал Саша, глядя на девушку, — кто отец твоего ребенка?

— Не ты, — вдруг оскалилась она, поворачиваясь и глядя ему прямо в глаза. — Удовлетворен? Тварь, я три года жизни на тебя угробила. Думала, поженимся, как люди. Кому я теперь нужна с этим ребенком? Психиатр хренов. Шизофреник. Дебил недоразвитый! — выкрикивала она, заходясь душащей, бессильной злобой и сатанея еще больше от собственного бессилия. — Кобель, ублюдок, тварь больная! Заткнись, понял? Заткнись!

— А ты ударь его, — посоветовал Костя легко, с улыбочкой. — Давай, врежь ему как следует.

— Таня, — сказал Саша. — Ты не понимаешь, это очень серьезно и очень страшно. Кто отец этого ребенка? Она вдруг одним кошачьим броском оказалась рядом с ним и действительно ударила мыском острой туфли под ребра. Саша захрипел, скрючился, забился в кровавом кашле.

— О-отменно, — оценил Костя и захлопал в ладоши. — Танюша, солнышко мое, а ты не хочешь к нам на работу устроиться? У тебя, я смотрю, способности. Талант даже.

— А ты тоже заткнись, понял? — закричала Татьяна, поворачиваясь к нему. — Понял? Вы все одинаковые! Все! Костя шагнул к ней и хлестко ударил по лицу.

— Откроешь рот еще раз, подстилка дешевая, — безразлично сказал он, — я тебя на твоих собственных чулках повешу. Теперь сядь и не выеживайся. — Татьяна всхлипнула, опустилась на стул. — Так, чтобы с тобой здесь базары лишние не разводить, — спокойно сказал Костя, — вот тут и тут подпись свою поставь. А сверху напиши: «С моих слов записано верно». О-о-от. «Верно». Правильно. Молодец. Я потом впишу все, что нужно, и завезу ознакомиться. — Костя подмахнул повестку. — Иди.

— Когда? — спросила Таня негромко.

— Что «когда»?

— Когда завезешь?

— Когда приспичит, — жестко оборвал он. — Все, пошла отсюда. — Женщина медленно направилась к двери. Костя проводил ее, закурил спокойно, присел на краешек стола. — Ну что, Сашук, — оперативник похлопал по лежащей на столе папке. — Вот они, изобличающие тебя показания. Теперь выбор маленький. Чистосердечное и «четвертной» или без чистосердечного «вышак». Что скажешь? Он курил, щурясь от заползавшего в глаза дыма, и смотрел на скрюченного Сашу.

— Помоги встать, — наконец, произнес тот. — И наручники сними, а то ручку держать не смогу.

— Ну вот, — улыбнулся по-дружески Костя. — Другое дело. Видишь, как все просто. Я же тебе, дураку, добра желаю. А попал бы к другому следователю — он бы с тобой цацкаться не стал. Он бы тебя в пресс-хату определил, и все. Тебя бы там самого оттрахали за милую душу. Почки бы опустили. Вышел бы калекой. А так отправишься лет на пять-шесть в больничку, полежишь, подлечишься. И выйдешь. Молодой еще, здоровый. Сороковник — это для мужика разве возраст? Самый сок. Думаешь, зачем я психиатра приглашал? Для тебя же, дурака, старался. Все хочу как лучше. — Говоря это, Костя ухватил Сашу поперек груди, взгромоздил на стул. — А ты обижаешься. Вместо того, чтобы оценить.

— Я оценил, — прошамкал Саша распухшими губами.