Гиперион

Лишь несколько слов можно сделать, мой дорогой, из одного, которое звучит во мне подобно тихой и нежной мелодии с той минуты, как я увидела твой милый образ, во сне и наяву. — — В тот вечер, когда мои слова, полные любви, достигли своего назначения — твоей души — и я так живо могла вообразить, какой благородный огонь зажжется в твоем ангельском взоре, мне стало так хорошо, так легко на сердце. Мои давно уже замкнутые для песни губы невольно стали напевать старые любимые песенки, и делали это довольно долго, прежде чем я это с улыбкой заметила. — — «О, какие вы счастливые, счастливые птицы!» — подумала я тогда. — — И мне было при этом так необыкновенно хорошо, я расслышала в себе голос Природы и благодарила ее трепетным сердцем. — —

Понедельник

Подумай только! Вчера вечером получила я от З[ёммеринг][386]

весьма неожиданное известие, что Ц[ерледер][387] из Берна (который пять лет назад переписывал для меня твой «Фрагмент») только что был у нее. Эта весть весьма нарушила мое спокойное настроение, мне сразу же пришло на ум, как бы его появление не послужило тебе поводом для некоторой озабоченности и тревоги, и я заволновалась. Прошу тебя, во имя всего святого, мой единственный, не беспокойся ни о чем, это излишне. Клянусь тебе снова: он был для меня всегда лишь братом и другом и никогда не будет чем-то большим. Но ты ведь знаешь меня, и у тебя есть тысячи доказательств преданности моего сердца; и ты знаешь, что тот, кто кривит душой в любви, сам себя первый уязвляет. Положись на меня твердо и не задавайся вопросом, нужны ли эти слова. Они были обращены к твоему сердцу. — —

Я видела его в воскресенье вечером, его привел один из наших родственников, Б., представив его мне как старого друга. Я нашла его сильно переменившимся, и он тоже сказал, что принес на алтарь отечества свою долю трудов, а теперь пусть другие о том позаботятся. Вероятно, он пробудет здесь некоторое время, но, по-видимому, сначала поедет в Гамбург.

Если ты не осердишься за это, то мне в одном отношении приятно видеть опять возле себя человека, с которым я могу говорить откровенно и с доверием. С какой радостью я буду говорить с ним о тебе, и как это облегчит мне сердце! Между нами никогда не возникнет отчуждения, это было бы нехорошо по многим причинам. Но, что касается моего чувства и гордости моей любви, я буду защищать их перед ним и надеюсь, он будет их уважать.

Среда

Небо сегодня так ясно. Завтра ты должен прийти, только бы мне получить от тебя весточку, добрые вести! Как темно грядущее... Но будь что будет, я не покину тебя, меня ты найдешь всегда! — — — —

Четверг — 11 часов

О, сердце мое! Как я благодарю тебя. Ты здесь! — — А то я уже боялась, что ты захворал. Потому что я знала, никакая самая злая непогода не удержит тебя сегодня от того, чтобы доставить мне радость: узнать о тебе что-нибудь! Как молю я небо послать нам благоприятственную минуту, что бы я ни услышала, все благо. Ты выглядел веселым; если б ты мог видеть мое волнение и почувствовать по биению моего сердца, как сильно радуется оно в предчувствии хорошего! — — Однако же, мой дорогой, не озаботят ли тебя мои известия? — О, не позволяй им этого! — — Кто знает, чем это может обернуться, чему послужит, если я со всей правдивостью откроюсь перед верным другом в своем страдании — жить от тебя так близко и вместе с тем так далеко! — — —

Но будь уверен, что я, как ты сам того желал, скажу лишь самое необходимое и что наша сокровенная любовь будет известна лишь нам одним и останется навсегда священной тайной. Я всегда буду относиться к тебе с величайшей нежностью. Поэтому ни о чем не беспокойся. Ах, наверное, мне не стоило тебе столько говорить, потому что мне все время кажется, что это оскорбительно для любви, но я знаю тебя и знаю, что ты легко позволяешь своей фантазии увлечь себя и видишь вещи не так, как они есть на самом деле. Потому-то я и говорю с тобой об этом, не пойми меня превратно.

У тебя в руке была книга![388]

Как я рада! Касательно будущего нашего сношения сейчас ничего сказать не могу, кроме как, что все остается по-старому, если твои вести ничего в том не изменят. Меня ты найдешь всегда! — И всегда твоя, покуда живу на свете, милый мой, навсегда! — — —

Больше писать не могу, мои глаза не справляются с волнением. Может быть, сегодня после обеда еще несколько слов. —

Ах, не может быть, что я видела тебя в последний раз! — — Нет! Я не могу это помыслить, это немыслимо! О! Оставь Мне надежду! — — Отгони от меня эти мысли! Небо! Какая тяжкая погода, какую тревогу вселяет она в меня, не выходи, если она не переменится, ты можешь заболеть. Побереги себя, мой дорогой! Когда смогу я опять услышать о тебе? Хоть бы скорее наступил вечер и то, что принесет мне радость, попало бы в надежные руки. О, невозможно описать, как мы страдаем, но, за что мы страдаем, — это тоже неописуемо.