Гипсовый трубач, или конец фильма

— Так вот, одно из главных развлечений той будущей цивилизации — покупка оргазмов знаменитых любовников мировой истории. Ну, в общем, тех, чьи останки удалось отыскать. Мадам Помпадур, Потемкин, Екатерина Великая, Нельсон, леди Гамильтон, Сара Бернар, Распутин, Лиля Брик… Кстати, в том толерантном до тошноты мире учтены интересы и людей нетрадиционной ориентации. Можно при желании испытать оргазм динозавра, саблезубого тигра, голубой акулы или, наоборот, колибри…

— А кого выбрала Пат?

— А как вы думаете?

— Не знаю…

— Хорошо, подскажу. Она у нас девушка без вредных сексуальных привычек, более того, даже немного старомодная.

— Надо подумать…

— Думайте! Когда догадаетесь, я продолжу. Мы опаздываем к столу.

Режиссер нажал на газ — и машина рванулась вперед. За поворотом открылась широкая аллея, обсаженная огромными черными липами, и вела она к видневшемуся вдали, на холме, совершенно борисово-мусатовскому особняку с колоннами и полукруглой балюстрадой перед входом.

— Потрясающе! — воскликнул Жарынин и затормозил.

— Мы же опаздываем к обеду!

— Не к обеду, а к письменному столу. Но красота важнее!

Дом ветеранов культуры располагался в старинной, чудом уцелевшей дворянской усадьбе, воздвигнутой в начале позапрошлого столетья на высоком берегу речки Крени. Впрочем, речка в незапамятные времена была запружена, и с крутизны открывался каскад из трех прудов, обросших по берегам ветлами. Кроме того, имелся английский парк с долгой липовой аллеей и большой искусственный грот с источником, считавшимся целебным.

Это была, наверное, единственная уцелевшая дворянская усадьба в округе. Уцелела же она по весьма любопытной причине: у дореволюционного владельца поместья штабс-капитана Куровского, потерявшего на японской войне руку, имелся английский металлический протез с пальцами, которые со страшным клацаньем приводились в движение специальным пружинным механизмом. Летом 1917-го окрестные мужички, пускавшие красного петуха направо и налево, добрались до Кренина. Барин Куровской вышел к балюстраде в парадном мундире с георгиевскими крестами на груди и, постукивая своим протезом о перила, строго спросил: мол, зачем, мужички, пожаловали? А те, мгновенно утратив свой поджигательский пыл, безмолвно смотрели на страшную железную руку.

— Да так, барин, проведать зашли…

— Ну, проведали и ступайте с богом! — молвил штабс-капитан и, клацнув особым механизмом, указал им стальным перстом дорогу.

С тем ушли и более не возвращались, хотя в уезде спалили всех помещиков… В 1919-м, при большевиках, председателем уездной «чрезвычайки» стал некто Кознер. Сам он был из недоучившихся студентов и протезов не боялся, так как в инженерном училище разных механизмов навидался вдоволь. Он-то и расстрелял штабс-капитана за организацию контрреволюционного подполья, состоявшего из самого инвалида войны, его жены, двоих детей, кухарки и кухаркиного мужа-истопника, который, собственно, и донес в ЧК, боясь возмездия за украденный и пропитый хозяйский портсигар. В Московскую губернию Кознер, кстати, прибыл из Киева, где служил в печально знаменитом особом отделе 12 — и армии и прославился тем, что по ночам выпускал в сад раздетых донага контрреволюционерок и охотился на них с маузером. Переведенный в центр за злоупотребление революционной законностью, он стал потише, но любил попугать на допросе несчастных железным протезом, снятым с мертвого Куровского и служившим чекисту пресс-папье.

В двадцатые годы Кознера, сочинявшего в юности стихи в духе Надсона, бросили руководить секцией литературной критики Союза революционных писателей (СРП). Каждую свою статью или рецензию он заканчивал одной и той же фразой, мол, куда смотрит ОГПУ? Кознер-то и подал Луначарскому идею устроить в Кренино дом отдыха для утомившихся революционных деятелей культуры, которые на курорте обязательно расслабятся и могут наговорить много чего интересного — надо только внедрить в их среду парочку агентов. Однако даже этого не понадобилось: отдыхающие мастера искусств по собственному почину буквально завалили карающий революционный орган доносами, причем некоторые из них были развернуты в трактаты и даже поэмы. В спецархиве ФСБ до сих пор прилежно хранятся в неразобранном виде эти документы подлой до суровости эпохи.