Гитлер и Габсбурги

Там-то, на третьем этаже, в комнате размером два на полтора метра, разочарованный мечтатель попытался снова стать хозяином своей жизни. Вместо четырех объемистых баулов, с которыми он приехал из Линца, у него теперь были только летний пиджак без подкладки, изрядно поношенные брюки, единственная пара носков да башмаки со сбитыми каблуками. В отличие от пяти сотен своих соседей Гитлер не курил, не пил и не искал работы. Он утверждал, что евреи – «другая раса и даже пахнут по-другому», но это не мешало ему подружиться со многими евреями из своего общежития, и они отвечали ему тем же[203]. Мишени для словесных нападений он избрал еще в Линце, где школьником вел жизнь представителя среднего класса, – чехи, коммунисты, политически ангажированные отцы-иезуиты[204]. По-видимому, эти новые знакомства умеряли его антисемитизм.

В общей комнате на первом этаже он читал, смотрел на сад общежития, рисовал и ораторствовал перед аудиторией, совсем не горевшей энтузиазмом. С Рейнгольдом Ганишем, который заселился в общежитие вместе с Гитлером, они создали нечто вроде товарищества. Гитлер должен был срисовывать пейзажи с открыток, а Ганиш – сбывать их изготовителям рамок, владельцам художественных салонов и еврейских мелочных лавок. Прибыль делили пополам[205]

. Ганиш оказался превосходным рекламщиком, и торговцам было куда приятнее общаться с ним, чем с неряшливым художником с самого дна[206]. Только через три года, прожитых в общежитии имени Маннергейма, Гитлер сумел вписаться в общество.

Тем временем брак отшлифовал грубоватого интроверта Франца-Фердинанда. Он не помнил, чтобы в детстве его обнимала или ласкала мать: она болела туберкулезом и умерла, когда ему было всего семь лет. Мало кто сомневался, что вскоре не станет и ее сына. И все-таки, к общему удивлению, хилый, но живой и подвижный мальчик стал подростком и уверенно достиг совершеннолетия. Его покойный властный отец, Карл-Людвиг Габсбург, изолировал его от более здоровых младших братьев и сестер, буквально задушив молитвами, докторами, сиделками и священниками-иезуитами[207].

Как и Адольф Гитлер, эрцгерцог учился неважно. Однако, в отличие от сына провинциального таможенника, бросить учебу ему не позволили. С шести до девятнадцати лет, если только болезнь не укладывала его в постель, за партой он просиживал по одиннадцать часов шесть дней в неделю. На еду отводилось двадцать минут. Повышенная нервность, беспокойный разум, порывистость, склонность разбрасываться, неуемная активность заставляли его бунтовать против бессмысленного зазубривания и бесконечного заучивания, которого требовали от него наставники. В своем поколении Габсбургов он стал самым физически крепким. В беседе с дочерью Франц-Фердинанд с горечью вспоминал ранние годы своего обучения:

Все было перемешано, с раннего утра и допоздна занятия шли час за часом. На улицу нам разрешалось выходить только раз в день, в перерыве, причем за руки нас держал мажордом. Результатом такого учения стало то, что в нас впихнули все, но не знали мы ничего[208].

Эрцгерцог, как и Гитлер, всю оставшуюся жизнь учил то, чему его недоучили в детстве. Свое обрывочное образование Гитлер дополнил любовью к опере, страстью к архитектуре и запойным чтением. Впоследствии он писал: «С ранней юности я старался читать нужные книги, запоминать и осмыслять прочитанное. В этом отношении время, прожитое в Вене, было особенно плодотворным и ценным»[209].

Труды Шиллера, Данте, Карлейля, политические трактаты композитора Рихарда Вагнера о расах, политике и религии дополняли газеты, которые Гитлер каждое утро читал в своем общежитии. Снова и снова он погружался в романы любимого Джеймса Фенимора Купера о героях и злодеях и повести-вестерны Карла Мая, изобиловавшие расовыми стереотипами об американских ковбоях и индейцах. Шестьдесят книг Мая были любимым чтением Гитлера в детстве, над ними он просиживал «при свече или с лупой в руках при свете луны»[210]. Для Гитлера немцы были ковбоями, все остальные – индейцами. Он часто цитировал Шекспира, но любил и «Фауста» Гёте, о котором говорил, что «он вмещает больше, чем может постичь человеческий разум»[211]

[212].

Рисунки и акварели стали приносить Гитлеру некоторый доход, однако он предпочитал проводить время в разговорах о политике[213]. Любимым коньком была ненависть к Габсбургам, наследнику престола и его жене-чешке. В конституции Австрии 1867 г. провозглашалось: «Все национальные группы страны имеют равные права, и каждая группа имеет неотчуждаемое право сохранять и развивать свою национальную культуру и язык»[214]. Объединение Габсбургами разных этнических групп, их религиозная терпимость к евреям и негерманским арийцам, чешский брак Франца-Фердинанда раздражали и постоянно подпитывали негодование Гитлера, которое он сам считал праведным[215].