Гитлер против Сталина

«1. По случаю принятия Брест–Литовска советскими войсками 22 сентября 1939 года во второй половине дня, между 15:00 и 16:00 состоится прохождение маршем у здания штаба 19‑го армейского корпуса перед командиром 19‑го корпуса Гудерианом и командиром советских войск…»

Парад принимали танкисты — немецкий генерал Хайнц Гудериан и комбриг Семен Моисеевич Кривошеин. Гудериан писал после войны в «Записках солдата»: «Кривошеин владел французским языком, поэтому я смог легко с ним объясниться. Все вопросы были удовлетворительно для обеих сторон разрешены… Наше пребывание в Бресте закончилось парадом и церемонией с обменом флагами». В следующий раз Гудериан и генерал–майор Кривошеин встретятся через два года, в июле сорок первого, в бою под городом Пропойском, который Сталин прикажет переименовать в Славгород. Военная судьба Кривошеина сложилась удачнее, чем у Гудериана. Командуя механизированным корпусом, Кривошеин отличился в берлинской операции, за что был удостоен звания Героя Советского Союза.

Польша была оккупирована, поделена и перестала существовать как государство. Раздел Польши был назван в советско–германском договоре о дружбе и границе «надежным фундаментом дальнейшего развития дружественных отношений между советским и германским народами».

«Львов включен ныне с соизволения Гитлера в Союз Советских

Социалистических Республик, — писал философ Федор Августович Степун, эмигрировавший после революции в Германию и оказавшийся в нацистском государстве. — Сердце этой победе не радуется. В конце концов, Советский Союз — все же Россия, и его преступные завоевания лишь омрачают ее образ. А кроме того,

разгар националистических страстей в современной Европе до того отвратителен, что невольно хочется уберечь от него «свою» Россию».

У Советского Союза и Германии появилась общая граница. Центральная смешанная пограничная комиссия двух стран работала в оккупированной Варшаве. 27 октября комиссия получила приглашение на обед к немецкому генерал–губернатору рейхсляйтеру Хансу Франку, которого после войны поляки повесят как военного преступника. Франк подружески принял советских гостей, пошутил:

— Мы с вами курим польские папиросы как символ того, что мы пустили Польшу по ветру.

Комиссар госбезопасности 3‑го ранга Иван Александрович Серов как нарком внутренних дел Украины, вспоминал тогдашний партийный руководитель республики Никита Сергеевич Хрущев, «установил контакты с гестапо. Представитель гестапо официально прибыл по взаимной договоренности во Львов со своей агентурой… Предлогом был «обмен людьми» между нами и Германией».

Обосновавшиеся во Львове гестаповцы занимались эвакуацией немецкого населения. Заодно им передали большую группу немецких коммунистов, которые думали, что найдут в Советском Союзе убежище от нацизма.

«Среди всех последствий пакта Сталина и Гитлера, — вспоминала Маргарет Бубер–Нойман, вдова Хайнца Ноймана, второго человека в ЦК компартии Германии, — есть одно, упоминание о котором долго заставляло краснеть от стыда иных коммунистов: это проходившая с конца 1939 по июнь 1940 года выдача советскими властями примерно пятисот немецких и австрийских коммунистов–эмигрантов нацистам.

Из советских тюрем и концентрационных лагерей были изъяты сотни немецких заключенных, осужденных во время великой чистки к многолетним срокам, их привезли под конвоем НКВД в Бутырку. Там им предъявили новый приговор, предписывающий «немедленную высылку с территории Советского Союза».