Читаем Гладиатор полностью

Глухо, почти призрачно прозвучали шаги центурионов по сверкающему мрамору ступеней храма Весты. Их ждала колесница с запряженными в нее лошадьми, которой весталки имели право пользоваться даже в центре Рима, — большая привилегия для города, в котором движение упряжек было запрещено. Центурионы поставили носилки между расположенными напротив друг друга сиденьями, пять весталок заняли свои места, и колесница тронулась с места.

Родители Туллии с окаменевшими лицами шагали вслед за колесницей, которая, обогнув базилику Эмилии и миновав Форум, направилась на север. Целью этой безмолвной процессии, к которой присоединялось все больше людей, было ровное поле у ворот в стене Сервия Туллия, неподалеку от которого располагался лагерь преторианцев. Там была уже вырыта глубокая гробница с возведенным над ней прочным каменным сводом. Из отверстия в своде выступал конец приставной лестницы. Внутри гробницы не было ничего, кроме деревянных нар, масляной лампы и рассчитанного на три дня запаса воды и хлеба. К третьему дню жрица Весты должна была уже задохнуться.

Прибыв на место, центурионы сняли носилки с колесницы и поставили их рядом с ведущим в гробницу отверстием. Вперед вышел палач, хотя меча в этот день у него в руках не было. Одним движением он сорвал покрывало с носилок, и многотысячная толпа вскрикнула в один голос. Обнаженная и дрожащая, стянутая грубыми ремнями, охватывавшими ее грудь, живот и ноги, Туллия лежала с широко раскрытыми глазами. Небо потемнело, предвещая приход бури. Палач рассек путы кинжалом. Подошедший понтифик воздел руки к небу, на котором начали уже сверкать первые вспышки молний, и обратился с громкой молитвой к Весте, умоляя богиню простить грех ее служительницы. У многих зрителей потекли по щекам слезы, когда палач и понтифик, схватив Туллию за руки, повели ее к спускавшейся в гробницу лестнице.

Тысячи зрителей не обращали никакого внимания на человека, стоявшего у городской стены и издалека наблюдавшего за всей этой сценой. Он не мог видеть блуждающего по сторонам взгляда девушки, которая, не обращая внимания на протянутые к ней руки родителей, искала глазами только своего возлюбленного. Действительно ли она верила, что он где-то рядом с ее гробницей?

Вителлий отвернулся и прижался лбом к шершавому камню городской стены. Он не хотел и не мог видеть, как нежная девушка ступит на верхнюю ступеньку лестницы, отвернув лицо от первых, крупных капель дождя, а затем медленно, ступенька за ступенькой, скроется в зияющем отверстии гробницы.

Хлещущий дождь за каких-нибудь несколько минут разогнал зрителей. Палач поспешно вытащил лестницу наверх, а четыре центуриона закрыли тяжелой плитой отверстие в своде гробницы. После этого все разошлись. Вителлий колотил сжатым кулаком по стене до тех пор, пока до крови не разбил суставы. Черные как уголь тучи неслись к городу, и зеленоватые вспышки молний на какие-то доли секунды рассеивали сгущавшиеся сумерки. Гладиатор оторвался от стены и, вытянув вперед руки, пошел сквозь хлещущую из туч стену воды к тому месту, где скрылась под землей Туллия. Стараясь перекричать раскаты грома и шум дождя, Вителлий выкрикивал:

— О Юпитер, посылающий громы и молнии в знак своего гнева! Направь в меня свою стрелу, чтобы я опередил в смерти эту весталку. Юпитер, снизойди к моей мольбе!

Поскользнувшись на размокшей земле, Вителлий упал. Рыжеватая грязь облепила его. Он приподнялся, пополз вперед и на четвереньках перебрался через земляной вал, окружавший гробницу.

— Юпитер! — кричал он, обращаясь к стихиям. — Юпитер! Взгляни на меня! Испепели меня! Жизнь ничего не стоит для меня! Я не хочу жить! Услышь меня, Юпитер!

Потоки воды, стекая с земляной насыпи, образовывали настоящий водоворот на том месте, где лежала закрывавшая вход плита. Стоя в круговороте воды, Вителлий отчаянно пытался ухватиться за край плиты. Он сломал ноготь, сорвал кожу с кончиков пальцев, но все было безрезультатно.

— Туллия! — с отчаянием крикнул он в кружащуюся воду. — Услышь меня, Туллия! Это я, Вителлий!

На мгновение Вителлию почудилось, что он услышал голос Туллии. Тут же, однако, он понял, что это невозможно, и снова начал толкать край плиты. Через несколько мгновений Вителлий с ужасом увидел, что образовались три новых водоворота, указывающих места, где вода хлещет в подземную гробницу. Стало ясно, что добиться он уже ничего не сможет.

— Туллия, — всхлипнул он, вытирая тыльной стороной ладони грязь с лица. — Туллия, я не хотел этого!

Неподвижный, словно статуя, он сидел на земляном валу, обхватив руками колени и глядя на бурлящую грязную воду. Маленькие воронки исчезли, и вся поверхность воды начала медленно кружиться. Дождь ослабел, и в рыжеватой воде видны стали всплывающие наверх молочно-белые пузырьки воздуха. Вителлий опустил голову на локоть и заплакал так, как не плакал еще никогда в жизни.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Перейти на страницу:

Похожие книги

Белая Россия
Белая Россия

Нет ничего страшнее на свете, чем братоубийственная война. Россия пережила этот ужас в начале ХХ века. В советское время эта война романтизировалась и героизировалась. Страшное лицо этой войны прикрывалось поэтической пудрой о «комиссарах в пыльных шлемах». Две повести, написанные совершенно разными людьми: классиком русской литературы Александром Куприным и командиром Дроздовской дивизии Белой армии Антоном Туркулом показывают Гражданскую войну без прикрас, какой вы еще ее не видели. Бои, слезы горя и слезы радости, подвиги русских офицеров и предательство союзников.Повести «Купол Святого Исаакия Далматского» и «Дроздовцы в огне» — вероятно, лучшие произведения о Гражданской войне. В них отражены и трагедия русского народа, и трагедия русского офицерства, и трагедия русской интеллигенции. Мы должны это знать. Все, что начиналось как «свобода», закончилось убийством своих братьев. И это один из главных уроков Гражданской войны, который должен быть усвоен. Пришла пора соединить разорванную еще «той» Гражданской войной Россию. Мы должны перестать делиться на «красных» и «белых» и стать русскими. Она у нас одна, наша Россия.Никогда больше это не должно повториться. Никогда.

Александр Иванович Куприн , Антон Васильевич Туркул , Николай Викторович Стариков

Проза / Историческая проза