Glaeddyv vort, beanna (GV, b) (СИ)

Я же осталась отходить от любовного потрясения: Йорвет провел меня за руку через весь город, на глазах тысячи (или сколько там живет в этом Вергене?) людей и, тихо попрощавшись, как смущенная барышня, ушел восвояси. Это, конечно, можно было списать на шок — его и мой. Все-таки сначала, а мстительный женский мозг это запомнил и записал в личное дело, Йорвет меня ударил. А дальнейшее было чем-то вроде попытки извиниться и никакими чувствами от эльфа не веяло, просто так получилось. Но мне было все фиолетово. А что не фиолетово, то оранжево, в крапинку. В моей черепной коробке события воспринимались исключительно в порядке строгой очереди, поэтому его лихое ББПЕ быстро перекрылось дальнейшими действиями. Просто хоть немного какой-то нежности и внимания, вместо злобы да оскорблений, и я вся ваша, такая вот дурная и красивая.

Когда Геральт вернулся в комнату я сидела на кровати и улыбалась как дура, поглаживая кота. Последний, уловив витавшие настроения, мурлыкал и терся мордашкой о руку, оставляя влажные следы от носа, наслаждаясь моментом. Ту самую, за которую недавно меня держал сумасшедший эльф, которую я теперь собиралась не мыть пару дней, чтобы сохранить частичку его (буквально, атомы там всякие) у себя подольше.

Ведьмак не был столь же доволен и сообщил, что чародейка не смогла найти следов подруги, но слабый сигнал от её ауры вполне прослеживался — просто его перебивала плотная Мгла. Значит, Трисс тоже там, где-то по ту сторону, сумела как-то преодолеть проклятие, пройти взбесившихся призраков и скрыться.

Это давало надежду. Трисс жива и не так давно была в относительно здоровом состоянии. Еще немного обсудив день, который был богат на события, мы уснули.

Мы с Лютиком, склонились над учебником по Hen Llinge. Вот уже два часа поэт пытался объяснить, как образуются имена прилагательные в Старшей Речи, подкрепляя урок весьма занятными примерами. Мои же мысли витали совсем в другом месте и с другим мужчиной, что немного огорчало учителя. Единственное, что я сразу же посмотрела, едва учебник попал в мои цепкие ручки, это значение слова «Amadanwed», ведь именно так именует меня Йорвет, причем в самых разнообразных контекстах от оскорбления до восхищения включительно. На сколько я смогла разобрать, переводилось это как «глупый ребенок» или «дитя неразумное». Наверное, на фоне почти двухсотлетней жизни (Лютик утверждал, что Йорвету не меньше ста пятидесяти. А Золтан, который с утра зашел справиться о моем здравиие, утверждал, что эльф гораздо старше двухсот семидесяти, если даже не больше. Я решила взять среднее и согласилась, что ему где-то двести, и не такой уж он и «Старый Лис».) мои девятнадцать лет и правда кажутся совсем детским возрастом, странно что вообще из яселек выпустили. Хотя, думаю, дело скорее не в возрасте, а в поступках и характере. Я всегда знала, что я — личность инфантильная и немного покусанная стаей идиотов. Ну какой нормальный человек сначала делает, а потом думает, как бы он сделал, если бы сначала подумал? Сейчас Лютик пытался хоть как ни будь донести моему мозгу основы эльфийского языка, что бы я была «просвещенной, грамотной и могла понимать остроухих без постоянного доставания окружающих расспросами». Моя серая жидкость упорно отказывалась впитывать знания, зато вновь и вновь прокручивать вчерашний поход до дома — это пожалуйста, хоть сколько, и в замедленной съемке. Вообще, любая попытка начать говорить по-эльфийски неизменно вызывала ассоциацию с лидером белок. «А вот это слово Йорвет не так произносит, а вот это всегда говорит таким-то тоном, а вот то…» — постоянно причитала я, чем окончательно надоела поэту, который готов уже был лезть на потолок и проклинал себя за свой альтруизм. Наконец, Лютик, который, кстати, вчера все видел, потому что покупал на площади себе новую шляпу, не выдержал и с грохотом закрыл учебник, вопрошая:

— Аника, как давно ты знаешь Йорвета?

— Тебе прям с самой первой встречи? — я призадумалась. Действительно, как давно? Как будто всю жизнь и одновременно не знаю его совсем. Даже о прошлом командира скояʼтаэлей — где вырос, чем занимался до вступления в банду, кого любил, наличие штампа в паспорте и собственных маленьких копий-детишек. Может, у него во Флотзаме жена осталась и семеро по лавкам, а я тут семью разрушаю и мечтаю увести папашку? Надо как-нибудь заполнить этот пробел и устроить допрос с пристрастием.

— Нет, когда вы начали тесно общаться? — решил уточнить поэт. Он казался очень-очень серьезным, что с ним обычно редко случалось и по очень грандиозным случаям.

— Где-то неделю, может чуть больше, — я задумчиво почесала затылок, прикидывая, что можно считать «тесным общением». Вообще, ругаться мы начали с того самого момента, как Роше представил нам «самого обычного выродка», сделав грандиозную антирекламу, но вот пытаться вести какой-нибудь осмысленный диалог начали после того, как я поговорила с Киараном и мы дружной толпой, как крутые пираты, похитили барку.