Главная тайна Библии. Смерть и жизнь после смерти в христианстве

Но что это значит? Мы говорим: «он спасен». Спасен от чего? Спасен ради чего? Должно ли спасение менять то, как я сейчас живу, а не только будущее? А если говорить о будущем, чего нам ожидать от вечности на небесах? Какой смысл для нас имеет небо, когда мы так прочно стоим на земле? Где область контакта, место встречи между плотью и Духом? И когда закончится время всех странных религиозных терминов, всех этих голосов, и обычаев, и мантр, и человеческих канонов, что у нас останется?[210]

Отлично. Именно над этой загадкой мы размышляли в первых главах книги. И я перевернул страницу, надеясь, что тут Пласс дает новое определение «спасению». Но то, что я увидел, меня разочаровало:

План [Бога] о нас заключается в достижении полной гармонии с Ним… А затем все испортилось самым ужасным образом… Произошло нечто кошмарное, и человек отделился от Бога, Который тем не менее продолжал любить его (то есть нас) с необыкновенной силой. Он не мог устранить эту пропасть и придумал иной план спасения… После того как Иисус был вознесен на кресте, каждый из нас получил возможность через покаяние, крещение и верность восстановите великие взаимоотношения с Богом, которые были глубоко нарушены… И если вы или я примем смерть и воскресение Иисуса как живой и дееспособный божественный механизм для нашей жизни, однажды мы вернемся домой к Богу и обретем мир…

Святой Дух, которого Иисус послал нам после своей смерти, дает поддержку и силу тем, кто обращается к нему.[211]

Я понимаю, что не слишком честно нападать на Адриана Пласса в моей книжке. Он вовсе не претендует на звание богослова, и, как я говорил, в его книге множество чудесных мыслей (и немало здорового юмора). Я увидел просто классический пример — тем более показательный, что автор выражает мысли, которые многим кажутся совершенно очевидными, — «нормальных» представлений христианина Запада: «спасение» касается «моих личных отношений с Богом» сейчас и заключается в том, что я «вернусь домой к Богу и обрету мир» в будущем. Пласс задает много коварных вопросов и не находит на них удовлетворительных ответов, но он и не думает ставить под сомнение сами эти готовые ответы — это показывает, как глубоко такие представления укоренены в нашей традиции. Те из нас, кто жили в такой традиции с рождения (я не говорю лишь о традиции «евангелизации», но обо всех традициях западных церквей), согласятся, что резюме Пласса верно отражает то, «во что верит большинство христиан» — и даже представления большинства нехристиан о вере христиан. И мне снова хочется заявить во весь голос, что эти представления ни капли не соответствуют тому, что написано в книгах Нового Завета.

На другой же день после того, как я написал предыдущий абзац, я снова наткнулся на яркий пример все той же проблемы. Ко мне по электронной почте пришло письмо от встревоженного человека, который переводит мою книгу «Иуда и Евангелие Иисуса» на один из балканских языков. Он дошел до того места, где я писал о том, что вера многих западных христиан удивительно напоминает гностицизм II века: они считают, что нынешний мир наполнен злом и видят единственный достойный выход в бегстве из этого мира на небеса. Переводчик, который именно так понимал Евангелие, выдвинул против меня несколько обвинений. Разве я не читал Библию? Почему я не верю в небеса? Или в Иисуса? Зачем я выдумываю новую религию?