Главный финансист Третьего рейха. Признания старого лиса. 1923-1948

В этом вопросе, так же как и в вопросе валюты, я был вынужден доказывать несостоятельность классических принципов учения о свободной торговле. Изучение трудов британских ученых-меркантилистов ясно показало мне, что политическая экономия отнюдь не абстрактная наука. Именно на требованиях к торговле ученые-меркантилисты основывали теоретические формулы, в соответствии с которыми смогли создать и защитить производство шерсти и судостроение своей страны.

После того как Англия преуспела в развитии крупной промышленности и обеспечении превосходства своего торгового флота, британские политэкономы начали выдвигать свободную торговлю, то есть неограниченную конкуренцию, на уровень стандартной экономической теории. Она достигла высшей точки в формулировке принципа наиболее благоприятствуемой нации, который должен был гарантировать британское экономическое превосходство на все времена, если бы в конце концов против этого не восстали другие страны в силу явной необходимости. Так называемая классическая политэкономия обязана своим долгим существованием блестящей пропаганде, которой британские ученые-экономисты смущали умы на континенте. И если какой-нибудь экономист добивается по случаю защиты интересов своей нации, его не понимают и высмеивают собственные соотечественники — особенно если он такой немец, как Фридрих Лист.

Экономическая свобода, как и политическая, — идеал, к которому люди самонадеянно стремятся, но не могут достичь, пока мыслят эту свободу как идеал. На изречение: «Все, что идет во благо моей стране, справедливо» — я всегда смотрел как на преступное. Ибо справедливость коренится в божественном принципе. С другой стороны, цель любой экономической политики должна заключаться в возможности гарантировать обеспечение средств существования своему собственному народу с экономической точки зрения: это всегда было первоочередным принципом моей деятельности.

В 1926 году я читал лекцию в Германской колониальной ассоциации, где выдвинул требование, чтобы те или иные заморские территории Германии были переданы ей в целях экономического развития. Даже в то время я характеризовал вопрос о немецком суверенитете над такой территорией как несущественный. Меня исключительно интересовало экономическое развитие, которое осуществлялось бы немецкими предпринимателями

на немецкие деньги, поскольку только посредством наших собственных денег вопрос о добывании иностранной валюты стал бы гораздо менее существенным.

Сегодня доступ на малоразвитые территории повсеместно признается существенным для мировой экономической политики прекрасными речами и резолюциями. На практике, однако, для немецкого предпринимателя невозможен доступ на бывшие германские территории и открытие там дела без разрешения британских или французских властей. Ни один международный закон не служит для него защитой от произвольных действий правительств-мандатариев, которым он подчиняется.

На опыте двух мировых войн весь мир сегодня осознает, что германская проблема является центральной проблемой Европы. Если мы не сумеем предоставить Германии возможность обеспечивать себя сырьем и продовольствием, социальные проблемы Германии останутся грозным и разрушительным фактором мировой политики и торговли.

Гитлер, конечно, знал об этой жизненно важной проблеме. Чем больше у меня было оснований опасаться того, что он ищет другие способы ее решения, тем активнее я старался увлечь его своими идеями экономического развития заморских территорий. В начале лета 1936 года я почти склонил его к согласию принять мое предложение. Я объяснял ему, что западным союзникам должно быть также выгодным найти решение проблемы удовлетворения потребностей немцев в сырье и продовольствии. Поэтому я попросил его согласиться на мою поездку в Париж, где я обсудил бы этот вопрос с правительством Леона Блюма, находившимся тогда у власти. После долгих споров он дал письменное согласие на мою поездку, к которой я готовился вместе с господином Франсуа-Понсе, французским послом в Берлине. Господин Франсуа-Понсе проинформировал свое правительство о моих намерениях и удостоверился, к моему большому удовлетворению, что Леон Блюм примет меня для переговоров.

О последующем пребывании в Париже и беседах с Леоном Блюмом и его министрами, в том числе министром финансов и будущим президентом республики Ориолем, у меня сохранились самые приятные воспоминания. Меня принимали доброжелательно и обходительно, и вместо отклонения предложения, которого боялся Гитлер, я встретил широкое понимание того факта, что решение поднятого мной вопроса внесет большой вклад в обеспечение мира.

Естественно только, что Леон Блюм со своей стороны сомневался в искренности Гитлера. Его позиция мне была вполне понятна. Припоминаю один из наших разговоров во время прогулки в парке Елисейского дворца, когда он высказал удивление по поводу того, что Гитлер согласился на мою инициативу, особенно учитывая, что она связана с контактом с ним самим, премьером-социалистом.

— Конечно, Гитлер знает, господин Шахт, что…