Главный финансист Третьего рейха. Признания старого лиса. 1923-1948

Вскоре после 25 февраля произошел поджог Рейхстага. Теперь совершенно ясно, что эту акцию нельзя было навешивать на Коммунистическую партию. До какой степени отдельные национал-социалисты соучаствовали в планировании и осуществлении ее, трудно установить, но в свете всего того, что вскрылось, можно считать непреложным фактом: Геббелье и Геринг играли в этом ведущую роль — один в планировании, другой в осуществлении плана. По моему собственному твердому убеждению, Гитлер сам был одержим этой идеей. По высказанным позднее словам супруги одного из ведущих партийных лидеров, окружение Гитлера хотело «положить тлеющие руины Рейхстага на его стол как сюрприз». Во всяком случае, пожар Рейхстага послужил удобным предлогом для окончательного устранения Коммунистической партии с политической сцены.

Проблемы, стоявшие перед правительством Гитлера, были нелегкими. Цифры безработицы с самого низкого уровня летом 1927 года росли год за годом бешеными темпами и достигли своего пика зимой 1931/32 года. Следующая зима вновь показала тенденцию на повышение. Безработица наиболее затронула строительную индустрию, в которой составила девяносто процентов. Безработицу нельзя было преодолеть без крупных государственных заказов, и такое преодоление требовало огромных расходов. Заводы опустели, станки стояли без движения, запасы гнили, а рабочие томились без дела.

Лишь значительно позднее я узнал, что Гитлер посылал за председателем Имперского банка доктором Лютером, чтобы узнать, сколько средств банк может выделить на создание рабочих мест. Подумав над этим, Лютер, как утверждают, назвал сумму в 150 миллионов марок. Если это утверждение верно, то понятно разочарование Гитлера беседой с Лютером. Цифра, объявленная Лютером, была бы вполне достаточной для обеспечения работой ровно на четыре дня и пять часов всех немецких безработных с зарплатой 5 марок в день. Она была столь же бесполезной, сколь и 3 миллиарда марок на пособия по безработице, которые растаяли как дым в 1932 году.

В середине марта 1933 года Гитлер послал за мной и задал мне тот же вопрос, что и Лютеру, однако не обмолвившись ни словом о разговоре с председателем Имперского банка.

— Честно говоря, господин канцлер, я не могу назвать какую-либо конкретную сумму. Мое мнение таково: что бы ни случилось, нам нужно положить конец безработице, и поэтому Имперский банк должен обеспечить все необходимое для увода с улиц последнего безработного.

Последовала короткая пауза. Затем Гитлер взглянул на меня и спросил:

— Вы готовы снова принять на себя руководство Имперским банком?

Я понимал далекоидущий подтекст этого вопроса. Предпочел бы, чтобы Брюнинг спросил меня об этом в июле 1931 года. Теперь же этот вопрос задавал мне канцлер, с мировоззрением и пропагандой, с методами политической борьбы и даже отдельными акциями которого я часто не соглашался. Должен ли я отказаться от предложения, руководствуясь такими соображениями, или обязан посвятить всю свою энергию спасению шести с половиной миллионов человек от безработицы?

Во время суда по денацификации, которому я подвергся после краха Германии, против меня неоднократно выдвигалось одно и то же идиотское обвинение:

— Если бы вы не помогли Гитлеру, он бы обанкротился в своих усилиях.

Я отвечал с понятной горячностью:

— Не могу поверить, что успех Гитлера зависел только от меня. Он нашел бы другие способы и других помощников. Он был не из тех людей, которые готовы сдаться. Вас, сэр, обрадовало бы, если бы Гитлер погиб без моей помощи. Но с ним бы погиб и весь рабочий класс Германии. Даже вы не стали бы оправдывать это.

Поскольку мне предоставлялась теперь возможность покончить с безработицей, все другие соображения должны были отступить на задний план.

— Не считаю справедливым, господин канцлер, чтобы мое замещение должности влекло за собой отстранение от нее председателя Имперского банка господина Лютера.

— Не сомневаюсь в этом. В любом случае господин Лютер не останется председателем Имперского банка. Я имею на него другие виды.

— Если так, то я готов возобновить работу в качестве председателя Имперского банка.

17 мая 1933 года — почти через три года после моей добровольной отставки — я вновь приступил к работе, на этот раз в более трудных условиях, чем в конце 1923 года, и с более тяжелым бременем ответственности.

В Веймарской республике мое жалованье составляло 200 тысяч марок. В 1924 году оно было установлено на том же уровне, что и зарплата генерального агента по репарациям.