Главред: назад в СССР 2 (СИ)

— Евгений Семенович, я не могу вам приказывать, — с явным напряжением в голосе произнес Апшилава, — поэтому попрошу. Сидите в машине и не высовывайтесь, пока мы будем их брать.

— Не беспокойтесь, Эдуард Асланович, — я кивнул. — Геройствовать не планирую.

Конечно, хотелось ответить по-другому. Внутри каждого взрослого мужика живет безрассудный мальчишка, которому хочется в самое пекло. Вот и в моей голове против воли крутилась картинка, как я отважно отвлекаю преступников, пока милиционеры рассредоточиваются по двору. Потом бандиты выходят, тот самый рецидивист держит перед собой одного из школьников под прицелом. Срывается, открывает беспорядочную пальбу, я бросаюсь и закрываю собой ребенка. Ранение, операция, хирургическое отделение и взволнованное лицо Аглаи. Взволнованное и одновременно восхищенное.

Это очень красиво смотрится в мыслях. А еще в кино. Вот только реальность гораздо проще и прозаичнее. Об этом мне рассказывали полицейские, с которыми я катался по Любгороду, готовя очередной репортаж. Нет никаких эффектных бросков, кинематографичных приемов, залихватской стрельбы. Есть грязь, кровь и мат, а порой — смерть. Причем последняя выглядит настолько неприглядно, что об этом не принято говорить. И если бы я даже выжил после нафантазированного броска, последнее, чего мне бы хотелось, это попасться на глаза любимой женщине.

— Приехали, — Эдик отвлек меня от сложных размышлений и еще раз напомнил: — Оставайтесь в машине. Матвеич, головой отвечаешь.

— А то, — отозвался пожилой водитель.

Возле старинного здания с аркой уже стояли несколько милицейских машин, сотрудники оцепили его, чтобы пресечь любую попытку побега. Эдик хлопнул дверцей и направился к оперативникам в штатском, которые тенями маячили в арке. А потом… Нет, никакой пальбы, криков и грохота. Какой-то огромный оперативник в жилетке что-то проговорил в закрытую дверь, прошло меньше минуты, и она отворилась. Оттуда вышел сгорбленный рыдающий человек, которого тут же скрутили наручниками и повели к желтому «уазику» с синей полосой вдоль борта. А следом выбежали мальчишки, которых тут же приняли врачи дежурившей поблизости «скорой помощи». Одного, вернее одну, я тут же узнал.

— Аглая Тарасовна! — воскликнул я с интонацией одного из персонажей «Бриллиантовой руки».

Она ведь сказала, что сегодня дежурит, и надо же было такому случиться, что именно ее бригада отправилась на улицу Степана Разина. А ведь девушка, получается, меня переплюнула. Я-то, хоть и нашел преступников, на самом задержании прятался в милицейском автомобиле. Аглая же была в числе работников экстренных служб на передовой. Вот тут мой внутренний мальчишка возмущенно запротестовал.

— Матвеич, там все уже, похоже, закончилось, — обратился я к пожилому водителю.

— Нельзя, Евгений Семенович, — невозмутимо ответил тот.

Я хотел было поспорить, но тут уже сам Эдик Апшилава махнул в нашу сторону рукой, показывая, что можно выходить, и я сразу же распахнул дверь, направившись к следователю.

— А где второй? — спросил я Эдика, осознав, наконец, что меня смутило.

— Его ищут, — мрачно проговорил Апшилава. — В городе объявлен план-перехват. Почувствовал, что запахло жареным, и сбежал. Может, даже как-то о наших поисках услышал, шумиха до него дошла. С детьми оставил сообщника, наговорил ему, что вернется, а пока, мол, нужно пересидеть. Фактически сдал его, пожертвовал, чтобы самому по-быстрому смыться. А тот молодой парень совсем, — Эдик кивнул в сторону «уазика» с задержанным. — Видели, наверное, что расплакался как барышня. Понял, что ему за детей светит.

— Поймайте его, Эдуард Асланович, — просто сказал я. — Того, второго. Такие люди, как Синягин, не должны оставаться на свободе. Не возражаете, если я задам пару вопросов нытику?

— Я вас провожу, — кивнул Апшилава, и мы направились к милицейской машине.

Рослый сержант по знаку Эдика открыл зарешеченную заднюю дверцу, явив миру зареванное лицо пухлого здоровяка. Судя по жидким усикам и румянцу, он и вправду был очень молод. Едва ли не вчерашний школьник.

— Вас как зовут? — спросил я, принципиально не поздоровавшись с преступником, и включил запись на «Панасонике».

— Дима… — всхлипывая, произнес парень. — Акимов Дмитрий Олегович.

— Что вы сделали с детьми? Зачем их держали?

— Мы… Я… — преступник терся лицом о красную клетчатую рубашку, так как руки у него были скованы за спиной. — Мы никого не собирались убивать. Только напугать и выведать… выведать, у кого когда родителей дома не бывает. Это все Глеб! Синягин! Он все придумал!

— А ты еще большая сволочь, Дмитрий Олегович, чем этот твой Синягин, — Эдик презрительно сплюнул. — Ревешь, как баба, смотреть на твои сопли противно. А когда на дело шел, ребятишек до полусмерти пугать, королем себя чувствовал?

Следователь Апшилава всего лишь сделать один-единственный шаг, а подельник Синягина сжался в комочек, зажмурив глаза. Даже пискнул «не надо», решив, видимо, что его сейчас будут бить.

— Я… — он захлебывался слезами. — Я ведь их и пальцем не тронул! Мы их только пугали! Вон они, смотрите, уже улыбаются.