Глаза,чтобы плакать [По моей могиле кто-то ходил. Человек с улицы. С моей-то рожей. Глаза, чтобы плакать. Хлеб могильщиков]

С улицы донесся резкий звук сирены. Выглянувший наружу Фредди выругался.

— Пожарные с автокраном! — объяснил он. — Спорим, что они уже нашли фургон?

— Им понадобится не меньше двадцати минут, чтобы вытащить его из воды. Пока же они не знают, внутри фургона Франк или нет!

И Паоло посмотрел на свои часы. Это были старые никелированные часы в серых пятнах, с пожелтевшим циферблатом. Его первые в жизни часы. Паоло приобрел их на заработанные гроши еще в ту пору, когда честно трудился.

— Через какие-то четверть часика мы сможем спеть песенку «Прощай, мой миленький дружок, нас ждет уже кораблик».

Подавленное состояние Гесслера смущало Франка. Молчание и неподвижная поза адвоката угнетали его. Он казался Франку отвесной скалой, которую он тщетно пытается разбить.

— Ну так что же, господин преподаватель немецкого языка, — обратился он к Гесслеру, — почему вы ничего не говорите?

— Мне больше нечего сказать!

— А попрощаться с Лизой?

— Уже.

Вызывающая улыбка слетела с лица Франка, как маска, у которой оторвали резинку.

— Когда? — спросил он.

— Уже!

Франк яростно стукнул ногой по груде телефонов, валявшихся на полу. Ему хотелось все уничтожить, превратить в прах это грустное помещение, доки, сам город…

— Ты видишь, Лиза! Вот это мне и не нравится — эти подводные течения в ваших отношениях, эти вечные недомолвки. То он рассказывает тебе о филодендронах, то он утверждает, что уже попрощался с тобой, то он… С меня довольно! Все меня слышали? С меня довольно! А вообще-то, если бы у тебя хватило смелости сказать мне: «Да, я была его любовницей, я переспала с ним, чтобы заставить его мне помочь», такой честный разговор был бы мне больше по вкусу. Какое-то время я бы страдал, но затем вылечился бы.

Лиза отошла от Франка, походка ее была странной, какой-то семенящей, приниженной, трусливой…

— Что ты творишь, Франк, бедняга? Неужели тебе так нравится мучить себя?

Гесслер встал и принялся застегивать свое пальто. На этот раз он действительно собрался уйти. Франк понял это, но какая-то смутная вялость помешала ему вмешаться.

— Видите ли, — сказал Гесслер, — я считаю, что вы созданы для тюрьмы. Там, по крайней мере, вам не нужно принимать решений. Вы можете упиваться собственным разочарованием.

— Разве я просил вас вытаскивать меня оттуда? — отозвался он.

— Замолчи, — приказала Лиза, — есть границы, которые не следует переходить. Я согласна выдерживать твою бессмысленную ревность. Да, мне помогает в этом моя любовь к тебе. Пускай ты осыпаешь меня своими отвратительными шутками, унижаешь мое человеческое достоинство. Ты можешь оскорблять меня, избить меня. Но я не позволю тебе упрекать нас за то, что мы спасли тебя.

Франк сорвал очки с носа и принялся протирать их тельняшкой. При этом он лукаво посматривал на присутствующих, как шутник, готовящий веселую выходку.

— А почему вы считаете, что спасли меня? — спросил он.

Усевшись за стол, Лиза принялась играть с замками чемодана, затем, повернувшись к своему любовнику, прошептала:

— Если ты скучаешь по тюремным решеткам, еще не все потеряно, Франк.

Она указала на грязное стекло двери, за которым дождевые струи были похожи на серые перья.

— Тебе достаточно только спуститься по лестнице, подойти к первому попавшемуся полицейскому и сказать ему: «Это я». Даже если ты и произнесешь это по-французски, он поймет тебя. Иди же, Франк! Иди!

Паоло снова хотел было вмешаться, но раздумал: он знал, что Лиза права.

— Это вызов? — спросил Франк.

— Не для того я устраивала твой побег, чтобы провоцировать тебя, — ответила она.

После секундного замешательства Франк направился к двери. Все затаили дыхание. Открыв дверь, Франк увидел море людей в полицейской форме. Внезапно он почувствовал себя трусом.

Франк с такой силой захлопнул дверь, что задрожали стекла.

— Не надо было ждать меня, Лиза, — вздохнул Франк. — За эти пять лет я старался покончить с нашей историей. А ты хотела, чтобы она продолжалась, носилась с ней, как с писаной торбой. И теперь ты являешь ее на свет Божий и хочешь, чтобы я сразу пошел за тобой и за этой историей, забыв о том куске пути, который был пройден без меня!

— Сволочь! — закричал Паоло. — Ты перегибаешь палку! Мы тратим наши бабки, ломаем себе голову, рискуем шкурой, играем в Форт-Аламос со всей легавой сворой Гамбурга, а месье выдает нам в качестве благодарности: «Вы могли оставить меня там, где я был!»

После этого порыва он успокоился.

— Нужно реагировать, Франк! — заключил он.

— Реагировать! — повторил Франк, как будто впервые услышал это слово.

Он посмотрел по очереди на своих друзей, удивляясь, что они не понимают его. Почему он разучился говорить на том же языке, что и они?