Глаза ребёнка

— Пока я говорила с отцом Анайей, — продолжала Роза, — ты спала, там же, в церкви. Я взяла тебя на руки и посмотрела на твое личико. Ты была тогда совсем маленькая, с крохотной смешной мордашкой и кудряшками темных волос. Вдруг ты открыла глаза и посмотрела на меня, и я увидела, что глаза у тебя — мои. И в тот самый момент я поклялась, что всегда буду заботиться о тебе и не допущу, чтобы твоя жизнь была похожей на мою.

Терри изумленно покачала головой.

— Мама, тебе было тогда всего девятнадцать.

— Я была замужем, Тереза, и я была уже матерью. Я знала, что моя семья никогда не примет меня назад, даже если бы я и захотела. Мне не оставалось ничего другого, как продолжать тянуть свою лямку. В качестве жены Рамона и твоей матери. Когда я вернулась домой, я посмотрела вокруг, словно пытаясь представить, что уготовано мне в будущем. Дома никого не было. Я долго разглядывала распятие, которое Рамон повесил на стене в гостиной. Потом отнесла тебя наверх, в спальню, и стала кормить грудью, пока ты не уснула. Ночью, когда Рамон вернулся, я вошла к нему. Он овладел мною дважды, без всякого чувства, без всякой нежности. Словно подслушал наш разговор с отцом Анайей. В темноте я лежала и думала, что ведь мне предстоит иметь еще детей. Я была католичка, а избежать беременности можно было только воздержанием, но Рамон не отказывал себе в удовольствии, когда ему того хотелось. Тогда-то я посмотрела на свою жизнь глазами отца Анайи: послушная прихоти Рамона, я стану вынашивать его детей, и с каждым новым ребенком я все глубже буду увязать в рабстве у мужа. Я повернулась к нему спиной и заплакала: тихо, чтобы он ничего не услышал. А утром, на рассвете, поклялась себе, что больше никогда не буду плакать.

Так мы и жили. Были недели, когда Рамон совсем не пил: он ходил к себе в гараж на работу, в полшестого возвращался домой, съедал ужин, который я ему готовила, и ни в чем меня не попрекал. А потом что-то происходило с ним — выговор ли от босса или незапланированные расходы по дому, — только он не приходил в семью вовремя. Муж никогда не предупреждал об опозданиях. Да я и так знала, где он бывает. — Роза задумчиво поднесла чашку кофе к губам. Казалось, какая-то женщина просто вспоминает о днях ушедшей молодости, отчего вся сцена приобретала особенно мрачный оттенок. — Потом он являлся домой и бил меня, вымещая зло на собственную жизнь, и мои стоны еще больше возбуждали его. К тому времени, как мне исполнилось двадцать два года, у меня уже было три дочери, и я уже знала, что Рамон никогда не получит сына, и втайне радовалась этому.

Последние слова Роза произнесла с ядовитым удовлетворением в голосе. Теперь она смотрела на Терри.

— Тебе следовало родиться мальчиком, Тереза. В пьяном угаре ему так хотелось иметь сына, что он избивал меня за то, что я не произвела на свет мальчика. Когда родились Мария, а потом Ева, мои мучения утроились. Рамон смотрел на меня с ненавистью. Но только я одна знала, что ему придется мучить меня до самой смерти. — По губам Розы пробежала презрительная улыбка. — На Мишн-стрит в комнатке над мебельным магазинчиком жила женщина, которая гадала по ладони. Однако ходил слух, что настоящим ее ремеслом были аборты. Однажды, когда Рамон уехал в Гватемалу, я пришла к ней и сказала, что не хочу больше иметь детей. Только когда до нее дошло, что я не беременна, она поняла, чего я хочу. Совершив уже достаточно ошибок, делая аборты, она все же согласилась помочь мне…

— О мама…

Улыбка угасла на губах Розы.

— Несколько дней у меня продолжалось кровотечение. Зато я знала, что уже никогда не подарю Рамону сына, которого тот мог вырастить по своему образу и подобию. — Женщина обратила взор на свою дочь. — Теперь ты знаешь, Тереза, почему я не плакала, когда он бил меня. Это была цена, которую я платила за свою победу над ним.

Терри молчала: она не знала, что сказать. То, что она узнала, потрясло ее, но, несмотря на это, ею овладело странное спокойствие. Внутренне она была готова к тому, чтобы услышать о страшной тайне, которую мать держала в себе, и сердце ее преисполнилось состраданием.

— Сестры знают об этом? — спросила она.

— Нет. И не узнают никогда.

Словно повинуясь инстинкту, мать и дочь устремили взоры к Елене. Терри сжимала руку матери в своей. Девочка, казалось, была погружена в тот момент в созерцание какого-то бездомного бродяги, который плелся по лужайке, толкая перед собой тележку для продуктов, из магазина самообслуживания. Терри стало больно при мысли о том, что дочь, вознесшись над окружающим миром, не проявляла ни малейшего желания вернуться к людям.

— По крайней мере, — прервала молчание Роза, — ты и твои сестры имели дом, вы не знали нужды и лишений, у вас была какая-то стабильность. Иногда я находила в этом утешение. Как находила утешение в тебе, Тереза.