Глаза ребёнка

Войдя в спальню, он услышал сдавленный крик. Терри беспокойно металась в постели. Паже склонился над ней: глаза у нее были закрыты, губы судорожно подергивались.

Нежно коснувшись ее рта губами, Паже взял ее ладонью под голову и долгим взглядом посмотрел на Терезу.

Терри распахнула глаза и испуганно уставилась на мужчину.

— Это я, — тихо произнес он, — Крис. Твой белый рыцарь.

Она, казалось, наконец узнала его. По телу ее пробежала дрожь.

— Черт, — пробормотала Тереза, и в ее голосе была тихая ненависть к самой себе.

— Ты снова видела этот сон?

— Да. Прошу тебя, не говори ничего.

Он сел рядом на краешек постели. Она никак не могла отдышаться. А потом холодно и отчетливо произнесла:

— Мне действительно осточертело все это, Крис.

Паже взял ее за руку.

— Как ты себя чувствуешь?

— Уже нормально. — Терри повернулась, чтобы посмотреть на часы, словно в надежде зацепиться за что-то реальное. — Который теперь час?

— Около двенадцати.

Она вздрогнула.

— Бог ты мой, надо спешить домой. Мама без меня не ляжет спать.

Паже хмыкнул:

— Вот эту сцену я лично не очень люблю. То место, где ты превращаешься в важную шишку.

— Ничего не попишешь. — Ее голос по-прежнему звучал несколько отстраненно. По-видимому, сама подозревая это, она коснулась ладонью его щеки. — Зато все остальные места были восхитительны, Крис.

Минуту спустя Терри встала, зажгла ночник и начала одеваться. Наблюдая за ней, Паже вдруг поймал себя на мысли, что в душе он до сих пор находит их близость божьим даром. Его по-прежнему волнует ощущение их наготы, прикосновений, когда они лежат рядом. До сих пор он внутренне преображается, заслышав по телефону ее голос.

— Я тут подумал, — нерешительно начал он, — о наших разговорах по телефону.

Терри замерла, пальцы ее не успели застегнуть последнюю пуговицу на блузке.

— Монк? — Она вопросительно посмотрела на Паже. — Но они не имеют права подслушивать разговоры. В этом штате им никто не даст такого разрешения.

Словно под гнетом собственных страхов, Паже уронил голову на грудь.

— Знаю. Только не забывай, что теперь я окунулся в политику. Подслушивать можно и нелегально, и делать это может кто-то другой — не обязательно Монк. — Он заговорил тише. — Я просто считаю, что нам следует быть осторожнее. Не распространяться по телефону насчет Рики или Елены, даже насчет твоих встреч с доктором Харрис. Вообще не говорить ничего лишнего.

— Никогда бы не подумала, что кто-то способен пойти на такое. Да мы, впрочем, и не говорим ничего особенного.

Паже улыбнулся.

— Когда я говорю о твоем теле, то для меня это нечто особенное. И я не хочу лишней аудитории.

Терри наконец застегнула последнюю пуговицу.

— А тебе не кажется, что это смахивает на паранойю?

— Возможно. Однако в политике шпионаж вещь вполне заурядная. А у Маккинли Брукса есть множество приятелей, вращающихся в этой сфере. Один из них Джеймс Коулт, который всюду твердит о том, что наши политические цели не совпадают.

Терри надела туфли.

— Крис, да пошли они все… В конце концов, можем говорить и поменьше, коль на то пошло. Просто я люблю звонить тебе, когда Елена уже спит. Я чувствую себя девчонкой, которая из постели звонит своему мальчику.

— А мама тебе разрешает?

Терри улыбнулась.

— Пока я выполняю «домашнее задание», она притворяется, что ничего не замечает. Хотя на самом деле это не так.

Паже встал.

— Потерпишь еще чуть-чуть? Ладно? Еще недели две.

В тусклом свете ночника он не столько увидел, сколько почувствовал на себе ее пристальный взгляд.

— Ладно, — тихо произнесла она. — Я буду просто часто-часто дышать в трубку.

Терри сидела, прислушиваясь к дыханию дочери.

Была середина ночи. Примерно час назад Терри услышала, что Елена плачет. Она бросилась к ней и увидела, что та сидит на постели, оцепенев от ужаса; наконец девочка узнала ее и протянула к ней руки. В этот момент между ними не существовало больше никаких барьеров. Елена снова была просто ребенком, ищущим утешения у матери, кроме которой у него никого больше нет.

Лицо девочки было мокрым от слез.

— Мне страшно, мамочка, страшно. Мамочка, пожалуйста, обними меня.

Терри сжала ее в объятиях.

— Что с тобой, душенька? Скажи мне, что мучает тебя во сне?

Уткнувшись ей в лицо, Елена молчала.

— Останься со мной, мамочка. Я боюсь одна.

Терри знала, что Елена ничего не скажет ей. Но даже если бы и сказала — что толку?

— Конечно, я останусь, — произнесла она. — Ведь я твоя мама, я никогда не брошу тебя.

Она произнесла это автоматически, не задумываясь. И вдруг вспомнила, что именно эти слова по ночам снова и снова повторяла ей мать, когда еще жив был Рамон Перальта. Она поняла, что сейчас произнесла их голосом своей матери.

И вот теперь она, Тереза Перальта, охраняет сон своей дочери, Елены. «Я вспомню, — пообещала она девочке, вглядываясь в ее спящее лицо. — Я все вспомню. И придет время, когда я, быть может, все пойму».

6

Придя утром на работу, Терри увидела, что за ее столом, придерживая плечом телефонную трубку, сидит Чарлз Монк.