Глаза войны

Немец продолжал орать и одновременно клацать затвором, позже я понял, что патрон из автоматного рожка при подаче заклинило и поэтому случилась осечка, спасшая мне жизнь. Я же в ответ смотря на немца заорал: «музыка, гармошка, играть!!!» и нервно захохотал, у меня была истерика. По глазам немца было ясно, что он вообще ничего не понимает: автомат не стреляет, в кузове сидит русский и орёт про какую-то гармошку и хохочет.

Пока у немца случилась заминка и не подошли другие я в состоянии толи аффекта, толи помешательства, схватил аккордеон и заиграл первое, что пришло в голову, а пришла мне популярная тогда песня: «У меня есть сердце, а у сердца песня, а у песни тайна…».

Немец перестал мучить свой автомат и уставился на меня вообще ничего не понимая. Подошли и другие фрицы, слушали, смотрели заинтересованно и недоуменно, тыкали в меня пальцем, оружие было у всех опущено вниз. В нагрузку ко всему, я даже не заметил, что напрудил в штаны и сижу в луже, мочевой пузырь больше не мог терпеть и стресс сделал своё дело. Представляю картина была ещё та - в поле стоит грузовик, вокруг лежат тела погибших, а в кузове сидит красноармеец, в мокрых штанах, лыбится, поёт и играет на гармошке в окружении немцев.

Фрицы стали смеяться, уже передумали стрелять, они кричали: «Ivan Dummkopf!» (позже я узнал, что «Думкомпф» - это дурак по-немецки). В такой ситуации было стыдно даже перед немцами, даже перед лютыми врагами. Они решили прихватить с собой такого «талантливого самородка», может ради смеха, а может нужно было отчитаться перед начальством, что хоть кого-то взяли в плен, а не всех покрошили в капусту. Немцы народ пунктуальный, как только солнце повисло над головой они устроили привал, принялись за обед. Застучали котелками, достали свои маленькие раскладные плиточки с сухим топливом, начали мазать на хлеб маргарин.

Всего их было 6 человек, как я понял это была разведка. Трое сели на мотоцикл и уехали, не знаю куда и не знаю зачем. Трое других остались со мной, пока они ели меня заставили выгрузить из кузова всё барахло, собрать у моих погибших товарищей документы.

Потом я словно музыкант в ресторане выполнял их заказы, они насвистывали мелодию, а я пытался повторить её на аккордеоне, если не получалось, то они давали мне подзатыльники и бросали в меня пустые консервные банки, с гоготом и улюлюканьем. Они решили, что я «русский Ваня – дурак», «Думкомпф», как они говорили и уже не видели во мне даже минимальной угрозы.