Хаос, растерянность, страх, вот что такое осень 1941 года. Утром, небольшая группа солдат, проходившая через город, сказала нам, что немцы прорвали фронт, а днём немцы уже входили в наши дома. Они не выглядели как победители, они были злые, грязные и замерзшие. На своих грузовиках и подводах они везли много раненных. По тому как они бегали и хватали всё, что только попадалась им на глаза было ясно, что с продовольствием у них не очень, а может их снабжение далеко отстало позади.
Опустошали всё, забирали последнее. Мы думали - пусть нажрутся и уйдут, лишь бы они ушли, сволочи. К вечеру, подошла какая-то техника, приехали их офицеры, нас разогнали по домам, если кто-то осмеливался выглянуть в окно, то немцы сразу же стреляли по окнам и орали. Как я поняла уехала техника и вперед ушла только часть немцев. Потом в город стали прибывать пленные, под конвоем, немцы гнали их через город куда-то дальше, пленных не кормили и местным не разрешали им ничего давать.
Те немцы, что остались, доели и выпили всё, что нашли в первый день, а дальше стали ходить по домам переворачивать всё вверх дном, видимо думали, что от них прячут еду. К нам с мамой зашли в дом двое бросили гору грязного белья, какие-то кители, штаны. Бросили нам кусок мыла, потребовали, чтобы к вечеру мы всё выстирали, просушили и принесли к зданию нашего ДК. Когда мама сказала, что в городе давно разбомбило водопровод, а речка отсюда далеко, то один из немцев сильно её избил, у меня на глазах.
Когда мы принесли с мамой к вечеру выстиранное белье, то возле здания ДК играла музыка, дымилась полевая кухня, а немцы были пьяными в умат. Внутри здания плакали и кричали девчонки, кровь стыла в жилах от их крика. Мама всё поняла, говорит: «Иди, дочка, быстрее, а я останусь», а сама улыбается немцам, зубы им заговаривает. Не помогло, один схватил меня и потащил в здание, мама бросилась к нему взмолилась: «не трогайте, меня возьмите, умоляю», а те только гогочат.