Глазами богов

Ли с детьми убежали купаться. Я, как всегда, «у плиты». Оставшись в одиночестве, вдруг появилось ощущение дежавю, мне вспомнился сегодняшний сон. Естественно, я не стал себя запугивать, как подросток после просмотров ужастиков, а трезво посмотрел на вещи: сны не сбываются, всё это сказки; и, прогнав из головы дурные мысли, сосредоточился на жарении стейков. От них, кстати, уже исходил долгожданный, пряный вкус.

Спустя время, Мерил прибежала за мячом, и они втроём стали играть в волейбол. Когда Вильсон не справился с первой подачей и отправил мяч прямиком на крышу «Джипа», Ли поспешила перевести детей за дюну, подальше от места пикника, чтобы ненароком не разбить посуду на столе. Теперь я видел только взлетающий над дюной мяч. Он подлетал в воздухе, достигая наивысшей точки, и падал обратно, скрываясь за холмом. Потом слышался удар, и мяч снова появлялся, описывая дугу. Один раз он перелетел дюну и скатился на мою сторону. Я подобрал его и отправил им обратно. Они с громким смехом приняли его.

Пока они там, за дюной, играли, смеялись и шутили, мне так хорошо и покойно было на душе, что я вновь почувствовал себя таким счастливым на этой земле, что аж гордость пробирала за своё благополучие. Гордость за семью и себя. Чего ещё мне надо от жизни? Свет в глазах моих детей и жены, – ни это ли самое главное в жизни? Такие автопутешествия, однодневные пикники в кругу семьи, – они так заряжают, так сплачивают, вдохновляют. Подобные события не забываются. Никогда. Эти минуты радости всегда хочется вернуть, повторить. Не потому ли мы снова и снова возвращаемся к океану и дюнам, чтобы забыть про все обиды и трудности, насладиться романтикой, любовью, идиллией и… безоблачным будущим.

Я не сразу заметил, как всё стихло. Мяч больше не парил над дюной. Чем они там увлеклись?..

/как во сне… /

Мясо было готово. Я выложил стейки на блюдо, а на решётку разложил следующую порцию. Аппетитный запах вызывал голодное урчание в желудке.

– Дети-и! Бегом к столу! Вил, быстрее, а не то чайка украдёт твой кусо-ок!.. – крикнул я, открывая бутылку вина.

Обычно детвора, только услышав мой призыв, тут же мчится наперегонки, спотыкаясь и падая, к столу, чтобы первым занять самое удобное место и выбрать самый сочный кусок мяса. А тут прошла минута – и никого. Притаились, что ли?

– Эге-ге-ей! Ли, Мерил, где вы? Поспешите, а то остынет… всё… – Я не заметил, как поднёс ко рту бокал вина и, не сводя глаз с верхушки дюны, небольшими нервными глотками осушил его. – Вы что, прячетесь? Ну, сорванцы, сейчас я вас найду-у…

Я поднялся на холм и…

/как во сне… /

никого на другой стороне, внизу, не увидел. Только вытоптанный круг следов на песке, где они только что играли. Между дюнами рос густой широкий кустарник округлой формы, и я решил, что мои проказники спрятались именно за ним: на это указывали и отпечатки ног на песке, которые вели за кусты. Прислушался. Думал, расслышу хихиканье Вильсона. Но нет, тишина. Где-то в лесу хрустнула ветка, и с ближайшей сосны упало несколько шишек – тут же взлетела какая-то крупная чёрная птица.

«Ч-чёрт…» – я забеспокоился, но постарался не думать о плохом. Становилось некомфортно. Признаюсь, я немного испугался. Стало страшно, как в детстве, когда надо было выключить свет в комнате и вернуться на свою кровать, пробежав через всю комнату в полной темноте.

– ХВАТИТ, СЛЫШИТЕ!!! – мои слова эхом отразились в сосняке, и я испугался самого себя: дети никогда не слышали моего такого голоса, такой злой интонации. Это была даже не просьба прекратить игру в прятки – это был мой ПРИКАЗ.

– Ты чего разорался? – со спины донёсся мужской голос, и я чуть не наложил в штаны. – Что случилось? Кого потерял?

Мужчина сорока лет (слава Богу, не рейнджер), с рыболовными снастями наперевес, стоял внизу возле мангала и внимательно рассматривал меня. Машинально я попросил его помочь мне найти мою семью. Свой испуг я не пытался даже скрывать.

– Где они? – рыбак взобрался на дюну и встал рядом со мной. – Где они?

– Там… – Я указал на кусты. При этом мой указательный палец дрожал.

– И что? В чём проблема? – Он странно посмотрел на меня.

– Я боюсь, – не стесняясь, ответил я, и отвёл глаза.

– Э-эх! – Он быстро соскользнул по склону вниз и стал обходить кустарник.

Я остался наверху, наблюдая за ним. По мере того как он огибал кусты, выражение его глаз менялось. Мои поджилки затряслись. Вдруг он остановился, замер, что-то рассматривая под ногами… И потом весь затрясся, замычал, посмотрел на меня затравленными глазами бродячей собаки и боком попятился прочь от того места. Он на четвереньках вскарабкался на противоположную дюну, не сводя с меня выпученных глаз, и нечленораздельно мычал одно и то же, одно и то же: «Не надо… не надо, прошу вас!» А потом, когда взобрался на вершину, побежал, перебегая с дюны на дюну и теряя свои снасти. Его голос ещё долго слышался, пока не растворился в дали.