Глазами, полными любви

Все это сходило ему с рук, поскольку папа Игорька, как подхалимажно звали ленивого школяра учителя, имел большой вес в президиуме Академии наук, то есть относился к категории больших людей, перед коими маленьким, навроде школьных преподов, не грех и поподличать…

Важный папа постоянно вояжировал на иностранные симпозиумы, откуда привозил отпрыску все самое модное и продвинутое. Поскольку среди презентов находились свежие западные пластинки, Игореху всегда окружали прихлебатели, готовые на все, лишь бы послушать последний «пласт». Попасть в гости к волосатому недоделанному битнику для всей этой шушеры считалось большой честью.

Те, кто был поумней и похитрей, хотя бы для собственного самоуважения делали вид, будто находится на дружеской ноге с одноклассником. Другие, такие как обалдуй и простак Гена Игнатьев, не гнушаясь канючили: «Игореша, дай жвачку дожевать». Когда Игореша прикладывался к очередной банке со сгущенкой, Гена, сидевший позади него, начинал громко шипеть:

– Игореха, оставь дососать…

Класс корчился от сдерживаемого смеха, а обладатель лакомства, которого днем с огнем нельзя было найти в магазинах, через некоторое время небрежно бросал назад почти опустошенную тару: «Долизывай, плебей!»

Маринку Стрельцову просто плющило от всего этого. Она бормотала сквозь зубы:

– Сталина с Дзержинским на вас нет, буржуи недорезанные! Ну, ничего, дождетесь еще…

…«Не дождались, – подумала Наталья Алексеевна, вспомнив свою непримиримую подругу. – Более того, почему-то получилось так, что власть и деньги в стране прилипли к загребущим ручонкам как раз таких Игорьков…

* * *

Житье в семье тетушки казалось Натке комфортным и приятным. Ей нравилась взбалмошная, несколько безалаберная атмосфера, царившая там. Она с удовольствием возилась с маленькими теткиными детьми, хорошо ладила с ее мужем, но вот в городскую школьную жизнь ее продутый деревенскими ветрами и вымоченный в сельских проливных ливнях организм вписываться никак не хотел – хоть убей! Она чувствовала себя нелепой, неуклюжей дворнягой среди породистых догов и мопсов. Хотя всерьез говорить о «породе», пожалуй, не приходилось. Родители городских одноклассников в большинстве своем попросту выбились из грязи в князи. Их деткам оставалось только пожинать плоды этого процесса.

Дело закончилось тем, что, нахватав годовых троек по точным наукам, лягушка-путешественница вынуждена была вернуться домой. Возвратившись в родное болото, в привычное окружение таких же деревенских девчонок и мальчишек, Натка с облегчением вздохнула, и жизнь снова покатилась по накатанной колее. Учеба в десятом классе шла легко, без напряжений. Даже туманные математические формулы стали легче укладываться в голове, а по геометрии она умудрилась заработать пятерку в аттестат.

В принципе, для дальнейших жизненных планов эта пятерка не имела ни малейшего значения. Давно было ясно, с наткиными способностями к точным знаниям поступать придется на какой-нибудь гуманитарный факультет. У самой Натки никаких намерений не имелось вовсе. Ей нравилось читать книги, писать сочинения, учить стихи.

Пописывать романтические вирши она начала и сама. Произошло это не без влияния популярной в то время (в продвинутых кругах) поэтессы и барда Новеллы Матвеевой. Однажды на стареньком магнитофоне своей городской подруги Маринки Натка услышала, как под негромкий перебор гитарных струн трогательный нежный голосок пел:

Набегают волны синие.

Зелёные? Нет, синие.

Как хамелеонов миллионы,

Цвет меняя на ветру.

Ласково цветёт глициния –

Она нежнее инея...

А где-то есть земля Дельфиния

И город Кенгуру.

Натка, и море-то видевшая только на картинках да в кино, слушая незамысловатую песенку, испытала, что называется, культурный шок. Слова о глицинии, которая «нежнее инея», навсегда врезались в память, и когда становилось невмоготу от студеных сибирских зим, от серости будней, она нередко шептала про себя:

Это далеко!

Ну что же!

Я туда уеду

Тоже.

Ах, ты боже, ты мой боже,

Что там будет

Без меня!

Как выглядит глициния, Натка представления не имела. И уж тем более в самых роскошных мечтах представить себе не могла, что дожидается ее это прекрасное, в пышных сиреневых гроздьях дерево рядом с подъездом ее будущего дома в Анапе. Всего-то и нужно потерпеть – лет этак пятьдесят…