Глянцевая женщина

— Красиво излагает, — говорил он и крутил головой в восхищении, — а у меня так сроду не было. Ну почему у меня не было такого?! Вот как я с Веркой познакомился? Я пришел ей чинить холодильник. Она выставила пузырь водяры. Я выпил, затащил ее в постель — и вся романтика. И с другими так же. А у этих… Вот блин! Я тоже так хочу!..

Георгий посмотрел вслед уходившему.

— Бедный парень, — скривился он, — даже не знает, что его ждет.

— А что его ждет? — тихо спросила Инга, еще не успевшая отойти от признаний Паредина.

— Пленка, где его дама сердца участвует в омерзительнейшей групповухе, ходит по городу. Над ним уже смеются. А он, по-моему, неплохой человек.

— Неплохой, — тихим голосом без интонаций отозвалась Инга и неожиданно добавила: — Мои цветы в вашей машине. Можно мне взять их?

— Ну конечно. Это твои цветы, — удивленно произнес журналист.

— Спасибо, — еще тише сказала девушка. Она взяла букетик и повернула к нему лицо. — Ты знаешь, о чем я думаю почти все время?

— О чем?

— Мы вот тут… на земле… суетимся… Все выясняем отношения, грыземся, порой и убиваем друг друга… И даже и не вспоминаем о том, что шарик, на котором мы угнездились, летит! Понимаешь — летит! Он летит из ниоткуда в никуда. В пустом, холодном, черном космосе… И если бы мы помнили об этом каждую минуту, каждую секунду, каждое мгновение — мы бы вели себя иначе.

Она повернулась и медленно пошла прочь.

Паредин смотрел ей вслед.

— Если бы мы думали об этом постоянно, — произнес он вполголоса, — мы бы сошли с ума.

— Егорыч, ты меня не отпустишь на полчасика? — спускаясь со второго этажа вниз, к вахтеру, спросил пожарный.

Пожарный пост находился рядом со сценой. По ночам в театре оставались два человека — пожарный на втором этаже и вахтер на первом.

— Я обошел все здание, проверил, запер дверь из кафе, так что все в порядке. Подежуришь один? Мне домой надо срочно смотаться.

— Иди, иди, — добродушно отозвался Егорыч.

Он запер за пожарным входную дверь и включил телевизор.

— А-а-а!.. — донеслось вдруг откуда-то сверху.

Егорыч выключил телевизор и прислушался.

— А-а-а!.. У-у-у!..

Вой приближался, сопровождаемый топотом бегущего человека. Егорыч ринулся наверх и увидел всклокоченного со сна Чулкова. Заметив вахтера, тот остановился как вкопанный.

— Стой, где стоишь! — вскричал он дурным голосом. — Ты кто?

— Захар Ильич, это же я, Егорыч, вахтер.

— Какой вахтер? Какой Егорыч? Где моя Мирка? Где все? Почему отменили спектакль? Где зрители? Почему эти там дерутся? Они что, обе ожили?

Чулков вращал глазами, его трясло, и Егорыч с ужасом понял, что у Чулкова белая горячка.

«Вот старый дурень, — подумал он, — надо было отдать его Мире Степановне. Зачем я его здесь оставил? Натворит он мне дел».

— Захар Ильич, вы успокойтесь, — проговорил он как можно более доброжелательно, — все хорошо, все хорошо. Идемте на диванчик.

Он поднялся наверх, отвел ставшего покорным Чулкова снова в кабинет Миры Степановны, дал ему напиться водички из графина и усадил на диван.

— Егорыч, — трясясь, как в лихорадке, спросил Чулков, — это ты?

— Это я, — обрадованно заговорил вахтер, — вы не волнуйтесь так, все хорошо.

— А эти две?

— Которые?

— Ну эти… убитые… Они что, ожили?

— Да Господь с вами! Нет, конечно.

— А я их видел. Там, на сцене. Они дрались. Тучкова кричит: «Я сегодня играю Марию Стюарт!», а Пунина: «Нет, я!» Ты представляешь? Я побежал на сцену, потому что… В общем, проснулся, смотрю — я в кабинете у жены. Подумал, что идет спектакль, а я проспал свой выход. Бегу на сцену и не могу вспомнить, какой спектакль мы играем. А на сцене темно, и только луч такой… зеленый. И они обе в костюме Марии Стюарт… Вцепились друг другу в парики и орут: я! Нет, я!..

— Это вам снилось, вот и все.

— Как снилось? Я же бегал туда-обратно! Что я — спал на ходу? Или ты думаешь — у меня белая горячка? Чулков еще не допился до чертиков, не дождетесь!

Егорыч нашел в аптечке у Миры Степановны валерьянку, накапал в стакан, дал выпить Захару Ильичу. Тот вскоре перестал дрожать и успокоился. Он теперь и в самом деле выглядел совершенно нормальным, по крайней мере настолько, насколько может выглядеть нормально человек с глубокого похмелья.

— Может, супруге позвонить? — осторожно осведомился Егорыч.

— Ни в коем случае! — испуганно вскинулся Чулков. — Ты лучше сходи на сцену, посмотри — там они или уже исчезли. Только закрой меня на ключ. А то вдруг ты — туда, а они обе — сюда.

Егорыч подходил к сцене с опаской. Он, конечно, не верил во всякие там привидения, но не зря же говорится — береженого Бог бережет. Есть на свете какие-то неведомые силы, Еще и мать ему об этом говорила. Есть незримая сила — и злая, и добрая. Злая — для злых, а добрая — для добрых. И получает всяк свое. Вот Ильич дал поблажку себе, стал закладывать за ворот — и получил, как говорится, по сусалам. Привиделось ему, или же впрямь его предупреждают некие силы: ты, мол, остановись, браток, знай край, да не падай? Бог весть… А только не зря он взбутетенился, не зря…