Глянцевая женщина

Между тем на террасе стояла напряженная тишина. Дамочки сбились в кучку, за исключением Светланы Прибытковой, сидевшей в сторонке. Она уже не всхлипывала, а, опустив локти на стол, закрыла ладонями лицо и не двигалась. Лепницкая смотрела перед собой ничего не выражающим взглядом, Большакова и Додикова сидели испуганные, не смея поднять глаза. Их мужья были явно шокированы. На их лицах был стыд. Наконец Большаков поднял голову и проговорил, ни к кому конкретно не обращаясь:

— Вот мы и доигрались, мужики.

Сергей Гудков подошел к следователю и тихо спросил:

— Я могу быть свободен?

Кронин кивнул.

Тепляков молча взял Прибыткову за плечо и, предъявив ей ордер, повел к. машине. Направились к выходу и понятые. Проходя мимо Кронина, изобретатель произнес:

— Я готов отвечать перед законом за установку прослушивающей аппаратуры.

Он протянул Виктору Петровичу свою визитную карточку. Тот взял ее и, помолчав, сказал:

— В экстренных случаях закон позволяет неординарные действия в ходе следствия. Вы ни при чем. Вы поступали сообразно обстановке и с моего молчаливого согласия. И потом… Магнитофонная запись лишь помогла взять у подозреваемой признательные показания. В суде она фигурировать не будет.

— Я рад знакомству и надеюсь на дальнейшее общение, — сказал изобретатель.

Они пожали друг другу руки, и понятые вышли за ворота.

— Куда теперь? — спросила актриса.

— В загс, — отвечал изобретатель.

— Сегодня воскресенье. И заявления не принимают. Только расписывают.

— Вы специально узнавали?

— Нет. Дошла путем логических размышлений.

— А говорили — логика хромает.

— Уже нет. Только жаль, что уроки логики я брала у Кровавой истории жизни.

— Что делать? На земле как на земле.

Два немолодых человека медленно пошли к остановке автобуса.

* * *

А вечером того же дня старший советник юстиции Кронин Виктор Петрович позвонил на квартиру бывшей подозреваемой по делу об убийстве. Валентина тотчас же взяла трубку.

— Расследование закончено, — сказал Кронин и, помолчав, спросил: — Вы очень заняты?

— Да нет, — тихим голосом ответила Валентина. — Я вам нужна?

— Да. Очень.

— Вам что-то нужно уточнить?

— Необходимо.

— Хорошо. Я приду сейчас в прокуратуру.

— Нет-нет, просто спуститесь вниз. Я заеду за вами.

И он положил трубку.

Через четверть часа они встретились. Он усадил ее в машину, и они двинулись в путь. Валентина молча смотрела на дорогу. Они выехали за город, но и тогда девушка не произнесла ни слова. Кронин свернул к небольшому поселку и остановил «Жигули» у дачи своих родителей. Не снимая рук с руля и не глядя на Валентину, он медленно произнес:

— Вы хотя бы спросили, куда я вас везу. Нельзя же быть такой доверчивой!

Девушка помолчала и потом тихим голосом произнесла:

— Какая есть.

Они вышли из машины. Кронин взял Валентину за руку и повел на дачный участок, заросший кустами цветущих роз — белых и красных. Девушка шла, все больше замедляя шаг, и на лице ее появлялось такое выражение, какое бывает у робкого ребенка, которому преподнесли волшебную игрушку, а он не верит своим глазам и даже руку к ней протянуть не смеет. Она остановилась на посыпанной желтым песком дорожке и огляделась. Розы были кругом. И все цвели! Кусты были усыпаны бутонами! И теплый летний воздух был пропитан ароматом роз. Райский сад, освещенный закатным солнцем и наполненный пением птиц… Кронин смотрел на девушку и улыбался. Из дома вышла мать и направилась к ним.

— Здравствуйте, милая, — сказала она ласково.

— Здравствуйте, — еле слышно пролепетала Валентина.

— Знакомься, мама, — сказал Кронин.

— Я — Валентина, — едва заметно улыбнулась девушка.

— А я — мама.

Мать сорвала белую розу и протянула ее гостье.

— Это — Белая Роза, — произнесла она значительно. И было непонятно, о ком это — о цветке или, быть может, о самой девушке, так похожей на этот только распустившийся бутон.

Трагедия в театре драмы

На сбор труппы все, как обычно, явились разряженные, что называется, в пух и прах. Нивея Пунина — народная артистка — прикрыла свои телеса чем-то ярким, напоминающим лошадиную попону до самых пят; Тучкова — ее младшая подружка — уже заслуженная, но еще не народная и тоже начинающая заметно полнеть, была в брючном костюме, скрывавшем тонкие ноги. Все дамы что-то прикрывали, а что-то выставляли напоказ, весьма гордясь при этом собственной изобретательностью.

«Вот паноптикум!» — подумала Инга, незаметно оглядывая зал.

Актеры рассаживались на зрительских местах, громко приветствуя друг друга, делая комплименты в надежде получить их и в свой адрес. Все это выглядело ненатурально и немного по-детски. Инга приехала в Зарубинск позавчера. Ее устроила в этот театр знакомая критикесса из Москвы. Вначале Инга не хотела — театр не областной, а городской, труппа, конечно, слабенькая, но зато городишко совсем рядом с Москвой, так что в качестве трамплина сгодится. Инге шел двадцать восьмой год, критикесса сказала, что героинь ее возраста в этом театре не имеется.

— Будешь вне конкуренции, — добавила она, а через годик я тебя пристрою в какой-нибудь из столичных храмов искусства.