Глинка. Жизнь в эпохе. Эпоха в жизни

По протекции Виельгорского Глинка написал прошение на имя директора Императорских театров Гедеонова о постановке его оперы[219]. В нем указано, что все условия, в первую очередь финансовые, он отдает на полное рассмотрение Гедеонова^{289}.

В свете Гедеонов имел спорную репутацию, видимо, сказывалось негативное отношение аристократии к любому чиновнику. Несмотря на слухи, новый директор был благосклонен к Глинке, может, потому, что он был его дальним родственником^{290}, а может потому, что сам верил и желал новой эпохи — расцвета русского музыкального искусства, понимаемого им как часть европейского мейнстрима. Военный, имевший ранения, он был предан императору, империи и русским театрам^{291}. В своей управленческой деятельности Гедеонов балансировал между двух огней — с одной стороны, ему нужно было вывести театры из дефицита, превратить в прибыльное предприятие, а с другой стороны, воспитывать «хороший вкус» и ставить только то, что соответствует уровню европейского оперного дома. Письма Гедеонова говорят о нем как об умном управленце, служащем во благо доверенных ему институций[220]

.

Впоследствии его называли «злым гением» в судьбе Глинки[221]. Но скорее наоборот, именно при его поддержке происходили премьеры двух опер композитора. Гедеонов не щадил средств на их постановку: каждый раз изготавливались новые роскошные декорации и костюмы[222].

Начались репетиции в театре. Капельмейстер Катерино Кавос вел себя благородно. Ему настолько понравилось новое произведение, что он отказался от постановок своей оперы на тот же сюжет. Он упорно и скрупулезно оттачивал с оркестровыми группами их партии.

Теперь к делу подключался главный балетмейстер Антуан Титюс. Опера не мыслилась без балета. Обычно танцевальные номера могли быть связаны с сюжетом, а иногда представлять собой отдельные вставные номера. Но у Глинки в «Жизни за царя» балет играл важную стратегическую функцию — с его помощью изображались поляки. Репутация Титюса как постановщика танцев была весьма скромной — он мог лишь переносить известные французские балеты, но не мог сочинить новый. Оттого и после премьеры критик Фаддей Булгарин напишет в «Северной пчеле»: «В балетах, как во всех произведениях г. Титюса, нет ни грациозности, ни групп. Балеты эти утомительны!»[223] Но другого варианта не было. По его указаниям и рекомендациям Глинка дописывал танцы. Постановка оперы — сложный технический процесс. Здесь учитываются не столько музыкальный идеал композитора, но скорее потребности и возможности театра. Титюс настаивал — нужно дать каждой балерине по своему сольному выходу, тем более что публика любит балет и эти номера принесут успех спектаклю^{292}

.

Согласно договору Глинка должен был предоставлять в Дирекцию оперу по одному акту. К 1 мая 1836 года был готов только один акт, второй же продвигался медленно из-за нервных болезней, которые одолевали композитора. Отсутствие денег, дороговизна жизни в столице, слухи о кознях со стороны Гедеонова, болезнь Мари — все это тревожило его, как и страх провала. В сердцах он писал матери: «Все эти проделки меня довели до того, что мне музыка и опера опостылели, и я только желаю сбыть ее скорее с рук долой да убраться из Петербурга, который по дороговизне слишком накладен для кошелька — мы беспрерывно в нужде»[224].

Он ощущал колоссальную ответственность, ведь о премьере уже знали в императорской семье. На вечере у императрицы, состоявшемся в начале апреля, Глинка был ей представлен. «Не могу описать вам, до какой степени она ласкова и снисходительна»[225], — сообщал он матери. Глинка пел и, как многие говорили, был в ударе. Он произвел впечатление на императора, который лично расспрашивал его об опере. Каждая их встреча будет подробно описываться Глинкой в письмах как чрезвычайно важное событие.

Премьера оперы по протекции Виельгорского и Жуковского была приурочена к открытию после ремонта Большого, как его называли, Каменного, петербургского театра, что придавало еще более высокий статус предстоящему спектаклю. Ожидание и нетерпение публики усиливались. Большой (Каменный) театр был практически полностью перестроен[226]. Масштабная реконструкция была проделана всего за семь месяцев, не прекращаясь ни на минуту. Даже за несколько дней до премьеры рабочие заканчивали обтягивать кресла, чем мешали репетициям. Глинка был вне себя от переживаний.