Глобальный проект

Дети еще возились с рюкзаками, когда мадам Анна неспешно завела разговор о том, что впервые в истории десятичную шкалу измерений длины предложил в тысяча шестьсот семидесятом году французский математик и астроном Габриэль Мутон. Великая Французская революция вдохновила попытку ввести единую общенациональную систему мер и весов, заменяющую многочисленные местные единицы, унаследованные от средневековья.

— Историки подсчитали, — тон гувернантки стал восторженным, — что с одиннадцатого по восемнадцатое столетие их общее число достигло четверти миллиона! Девятого марта тысяча семьсот девяностого года с предложением систематизировать меры и веса выступил в Национальном собрании депутат Шарль Морис Талейран, в будущем знаменитый дипломат, а тогда епископ Отенский. Через два месяца законодатели одобрили этот проект и предложили Академии Наук создать для его практического воплощения особый комитет — Комиссию мер и весов. Вскоре отдельным решением члены Национального собрания Франции постановили, что новая система будет основана на десятичной шкале.

Странички с датами и фамилиями тихонько шуршали в узловатых пальцах. Дети слушали, затаив дыхание. Может, почерпнут из короткого путешествия что-то еще, кроме знакомства с пивом и сигаретами?

Братья допоздна шушукались в спальне.

Следующий вечер мадам Анне дался непросто — ее подопечных так увлекли истории Севрского предместья, что нескольких печатных страниц интернет-сайта оказалось недостаточно. Лео требовал лепить из теста изящную посуду и немедленно разрисовывать ее, Виктор все карманные деньги потратил на покупку пластмассовых китайских линеек и сравнивал их, прикладывая друг к другу.

Родители остались довольны. Они искренне удивились, что их чада болтают за столом не о компьютерных стрелялках, а о севрском фарфоре и Международном бюро мер и весов. Гувернантке пообещали рождественскую премию.

* * *

— Решено, Серега! — Глеб панибратски хлопнул по спине Сержа Лоссэ, а слегка захмелевшая мадам все еще не отпускала закушенные удила. Она серьезно смотрела на клиента и заученно твердила, что девочка Николь ни о чем не должна не то что знать, даже догадываться.

— Я так ее понимаю в смысле увлечения тобой, белый! Сама тридцать лет назад попалась на ту же удочку. Кто мне мешал сойтись с черным?

— Любовь не знает предрассудков, мадам Дроссель! А о своей девочке не волнуйтесь. Я обещаю ее не втягивать в наш проект, это дополнительный риск, не так ли? Кроме того, объясните дочери, что я женат. И не просто женат, а счастлив в браке. Я люблю другую женщину и не стану ей изменять ни с мулаткой, ни с китаянкой, ни с марсианкой…

— Браво, земляк! — зааплодировал Серж. — Вот что значит — моральный облик строителя коммунизма. Я своей француженке направо и налево готов изменять, только желающих мало, а платить неохота. Все нынче дорого, особенно молодые красотки.

— А ты немолодую не пробовал уговорить? — мадам не то прошептала, не то прорычала последние слова, показавшиеся не предложением, а скорее угрозой.

— Предлагаю вернуться к насущной проблеме, к деньгам, — Сиверову надоело выслушивать хмельные откровения соседей по столику, и он вернул беседу в деловое русло. — Аванс будет после того, как я получу официальный бэйдж со штрих-кодом и удостоверюсь, что он действителен. Сейчас — просто карманные деньги, рождественский сувенир, если хотите. На стол легла пачка банкнот. Серж Лоссэ уставился на нее и шумно сглотнул. Мадам Дроссель неторопливо осмотрелась, поправила роскошную шевелюру, отпила из бокала и лишь потом спокойно опустила деньги в сумочку.

Потом, стараясь держаться в рамках жанра, продавцы и покупатели разошлись поодиночке. Первой ушла мадам, плотно прижимая локтем сумочку, за ней уныло побрел мсье Лоссэ, так и не подержавший в руках ни одной купюрки. Последним кафешку покинул Глеб Сиверов, щедро одаривающий наличными беспринципных торговцев вечностью.

Есть не хотелось, пить тоже, но он заглянул в ресторан, зная, что сегодня вечером там могут оказаться «молдавские голландцы», то есть русские чеченцы, один из которых еще утром должен был позвонить официантке Николь.

Илия — Давид, Захария — Эдуард и Гасан — Володя сидели за одним столиком. Николь была с ними, снова в африканских косичках, похожих на расползшихся по голове улиток. Ее глаза возбужденно блестели. На столе стояла полупустая бутылка водки и несерьезные закуски. Ни сока, ни воды, ни кофе. Компания громко разговаривала по-русски, и Слепой отчетливо расслышал неуклюжие комплименты и откровенное приглашение в постель. Девушка кокетливо отнекивалась, но Ильяс настаивал, а Захар подзадоривал обоих. Гасан равнодушно курил, переводя глаза с рождественских венков на барную стойку. Эротическая прелюдия его, похоже, абсолютно не интересовала. Глеба, в общем-то, тоже. Он узнал троицу — это были гладко бритые и модно одетые бородачи из «Астории-один».