Публичная, очевидная и, по сути, патологическая, не мотивированная ничем, кроме трусости и неуверенности в себе, ложь нового советского руководства во время Карибского кризиса поставила крест на его претензиях «выражать интересы всего прогрессивного человечества». Что, впрочем, ничуть не заставило задуматься о степени истинности хрущевских утверждений насчет «культа личности».
Убийство Джона Кеннеди 22 ноября 1963 года и отстранение от власти Н. С. Хрущева 14 октября 1964 года — только закрепили «послекарибский» статус-кво: «свободный мир» во главе с США наступает и побеждает, «лагерь социализма» во главе с СССР обороняется и шаг за шагом сдает свои позиции. Даже тогда, когда этого по всем объективным параметрам можно было избежать. В столкновении двух концепций: «Лишь бы не было войны» (слова из популярной песни советского периода) и «Есть вещи поважнее, чем мир» (высказывание Александра Хейга, госсекретаря США при Рональде Рейгане), победу заранее можно отдавать второй. Именно после Карибского кризиса и началась «эра мирного сосуществования и разрядки» в советской политике как главного приоритета.
Действительно, с конца 60-х годов XX века как по общим темпам экономического роста, так и в сфере научно-технической революции, и — что особенно важно — в сфере уровня жизни, социальных прав и гарантий населения. «Америку начинают всё больше воспринималась как представителя будущего, как общество, заслуживающее восхищения и достойное подражания», как писал об этом гуру американской геостратегии Збигнев Бжезинский. «Сговор элит» в рамках «конвергенции постиндустриального мира» и перевода советской экономики на сырьевые рельсы становится всё более отчетливым. Признанное СССР поражение в «лунной гонке» образца 1969 года окончательно передало знамя исторического лидерства в руки США и позволило Ричарду Никсону 15 августа 1971 года отказаться от Бреттон-Вудсской финансовой системы с «золотым стандартом» доллара как мировой валюты. Политика «разрядки международной напряженности» и «мирного сосуществования стран с различным общественно-политическим строем» приводит к переносу «конфликтного пространства», или «поля боя» на территорию Советского Союза и других социалистических стран.
Сначала негласный, а затем и частично оформленный через Хельсинкские соглашения «раздел зон влияния» между США и СССР сделал востребованными «невоенные технологии конфликтов». В 1964 году Джин Шарп защищает в Оксфорде докторскую диссертацию «Ненасильственные методы свержения режимов». Через четыре года первые политические события по разработанной политической технологии, получившей впоследствии название «цветных революций», происходят во Франции («Парижская весна», свержение де Голля) и Чехословакии («Пражская весна», ввод войск Варшавского договора).
Особую позицию стала занимать КНР, до хрущевской «оттепели» бывшая крупнейшим и важнейшим союзником СССР. Под руководством Мао Цзэдуна Китай начинает формировать собственный «центр силы»: геостратегическое объект-субъект-проектное триединство. Толчком к этому стала «культурная революция», основные черты которой также заставляют предположить близкое знакомство «великого кормчего» с технологиями Шарпа и К°. «Помогли» ему в этом американские геостратеги или нет — вопрос дискуссионный. Как известно, многие открытия «витают в воздухе» и совершаются различными людьми практически одновременно и независимо друг от друга. Но подобную возможность категорически исключать нельзя. Тем более, что под удар «культурной революции» попали в том числе и такие политические оппоненты Мао Цзэдуна, как Дэн Сяопин, признанный создатель «новой» КНР после реформ 1979 года.
Но это были только первые «репетиции» применения нового политико-информационного оружия. Генеральной же репетиций можно считать польские события 1980–1981 годов, когда социальный протест в Гданьске продемонстрировал возможности данного инструментария с вовлечением широких масс населения, недовольных своим социальным положением, которые возглавлялись местной интеллигенцией и католической церковью. На том этапе они были подавлены военной силой и введением «ЧП». Для американских стратегов становилось ясно, что при условии создания собственной «зоны влияния» среди верховного политического руководства страны путем использования «невоенных технологий» возможна почти любая её трансформация.