Читаем Глотнуть воздуха полностью

Я немного прошелся вдоль цепочки рыбаков. Мутно рябила, несмотря на ясный день, вода. Ни у кого никакого, даже самого мизерного, улова. И надеялись ли на него? Кишевшей здесь толпы хватило бы распугать рыбу всех морей. Вообще, поплавки среди массы колыхавшихся бумажных пакетов и стаканчиков из-под мороженого вызывали много сомнений. Есть еще рыба в Темзе? Наверно, все-таки должна быть. Однако вот сама вода, клянусь, не та, что прежде. Цвет стал совсем другой. Вы, разумеется, уверены, что это мои домыслы, но говорю вам – вода изменилась. Я ж помню Темзу, помню мерцавшую зеленоватую прозрачность воды, сквозь которую можно было наблюдать стайки голавлей, круживших на глубине среди тростинок камыша. Теперь и на три дюйма вглубь ничего было не увидеть. Бурая муть, подернутая масляной пленкой горючего моторных лодок, не говоря уж об окурках и бумажках.

Вскоре я повернул обратно. Нервы больше не выдерживали оглушительного граммофонного воя. Конечно, это в воскресенье, думал я, а в будни, может, не так мерзко. Но уже понимал, что никогда я сюда не вернусь. Да провались они, пускай резвятся на своей чертовой реке. Куда угодно пойду удить рыбу, только не на Темзу.

Вокруг роились толпы людей, преимущественно молодых. Уйма веселых юных парочек. Мимо гурьбой пропорхнули красотки, все в брюках колоколом и белых фуражках, как на американском флоте, над козырьками задорные надписи. У одной из девчонок, лет семнадцати, на фуражке «Эй, поцелуй меня!». Я бы не прочь… Что-то толкнуло подойти к автомату для взвешивания пляжников, встать на весы и опустить пенни. В утробе механизма щелкнуло (автомат был тем популярным агрегатом, который сообщает и вес твой, и твою судьбу), из щели выполз листочек с печатным текстом:

Вы человек исключительно одаренный, но до сих пор не получили должного признания из-за своей чрезмерной скромности. Ваши таланты недооценивают. Предпочитая оставаться в тени, вы позволяете другим приписывать себе успехи, достигнутые вами. Натуру вашу отличают нежность, чувствительность и преданность друзьям. Вы необыкновенно привлекательны для противоположного пола. Ваш главный недостаток – великодушие. Верьте в себя, впереди грандиозные победы!

Вес: 207 фунтов 12 унций.


За три последних дня, как оказалось, я прибавил целых четыре фунта. Должно быть, выпивка.

4

Я вернулся в «Георг», загнал машину в гараж и угостился запоздалой чашкой чая. По случаю воскресенья перерыв в баре был длиннее. Чем еще два часа томиться, я предпочел пройтись, подышать вечерней прохладой.

И только я пересек площадь, как обратил внимание на шедшую впереди женщину. С первого брошенного взгляда появилось ощущение, что она мне знакома. Такое, понимаете ли, специфическое чувство. Лица ее я, разумеется, не видел и по фигуре вроде бы не узнавал, а все же мог поклясться – знакомая.

Женщина шла по Главной улице, затем свернула на ту улочку, где когда-то держал лавку дядя Иезекииль. Я за ней. Не знаю почему – отчасти из любопытства, отчасти из-за некой опасливости. Первой мыслью было, что наконец-то мне встретился некто, кого я знавал в прежнем Нижнем Бинфилде, но в следующий момент вспыхнуло подозрение, что это, вполне вероятно, приезжая из Западного Блэчли. А тут уж требовалась бдительность, поскольку, увидав меня здесь, жительница нашего района могла как-нибудь проболтаться Хильде. Так что я осторожно, соблюдая безопасную дистанцию, шагал за ней и пристально разглядывал доступные обзору детали ее внешности. Абсолютно ничего вдохновляющего. Рослая грузноватая бабенция уже к пятидесяти, в довольно затрапезном черном платье. Без шляпки, вообще вид такой, как будто только на минутку выскочила из дому, и туфли, судя по походке, со сбитыми каблуками. Общее впечатление – распустеха. Но, совершенно не опознанная мной, она, однако же, чем-то неуловимым тревожила мне память. Чем-то в своих движениях, что ли. Женщина подошла к лавке, торговавшей сластями и писчебумажной мелочью (из лавочек, которые не закрываются по воскресеньям). Владелица канцелярско-кондитерских товаров поправляла в дверях открытки на стенде. Моя незнакомка остановилась, чтобы перекинуться с ней словом.

Перейти на страницу:

Все книги серии Coming Up for Air - ru (версии)

Похожие книги

Александр Македонский, или Роман о боге
Александр Македонский, или Роман о боге

Мориса Дрюона читающая публика знает прежде всего по саге «Проклятые короли», открывшей мрачные тайны Средневековья, и трилогии «Конец людей», рассказывающей о закулисье европейского общества первых десятилетий XX века, о закате династии финансистов и промышленников.Александр Великий, проживший тридцать три года, некоторыми священниками по обе стороны Средиземного моря считался сыном Зевса-Амона. Египтяне увенчали его короной фараона, а вавилоняне – царской тиарой. Евреи видели в нем одного из владык мира, предвестника мессии. Некоторые народы Индии воплотили его черты в образе Будды. Древние христиане причислили Александра к сонму святых. Ислам отвел ему место в пантеоне своих героев под именем Искандер. Современники Александра постоянно задавались вопросом: «Человек он или бог?» Морис Дрюон в своем романе попытался воссоздать образ ближайшего советника завоевателя, восстановить ход мыслей фаворита и написал мемуары, которые могли бы принадлежать перу великого правителя.

А. Коротеев , Морис Дрюон

Классическая проза ХX века / Историческая проза
Переизбранное
Переизбранное

Юз Алешковский (1929–2022) – русский писатель и поэт, автор популярных «лагерных» песен, которые не исполнялись на советской эстраде, тем не менее обрели известность в народе, их горячо любили и пели, даже не зная имени автора. Перу Алешковского принадлежат также такие произведения, как «Николай Николаевич», «Кенгуру», «Маскировка» и др., которые тоже снискали народную любовь, хотя на родине писателя большая часть их была издана лишь годы спустя после создания. По словам Иосифа Бродского, в лице Алешковского мы имеем дело с уникальным типом писателя «как инструмента языка», в русской литературе таких примеров немного: Николай Гоголь, Андрей Платонов, Михаил Зощенко… «Сентиментальная насыщенность доведена в нем до пределов издевательских, вымысел – до фантасмагорических», писал Бродский, это «подлинный орфик: поэт, полностью подчинивший себя языку и получивший от его щедрот в награду дар откровения и гомерического хохота».

Юз Алешковский

Классическая проза ХX века