Читаем Глотнуть воздуха полностью

Откуда-то из-под прилавка она выволокла полную трубок картонную коробку. Какой кошмарный выговор у нее появился! Или так показалось, ибо сам я успел приобщиться к иным культурным нормам? Нет, все-таки она была раньше «повыше», все девушки, служившие в «Лиллиуайтсе», были «повыше», и ведь она прилежно посещала Общество книголюбов у викария. Клянусь, она тогда не плющила, не кромсала слова. До чего ж бабы опускаются после замужества! Я для вида порылся, якобы рассматривая трубки. Потом сказал, что мне хотелось бы с янтарным мундштуком.

– Янтарным-то? А даж не знаю, получали вроде… – И, обернувшись, она крикнула через плечо: – Джо-о-рдж!

Стало быть, нынешнего ее парня тоже зовут Джордж. Из глубин дома послышалось нечто похожее на недовольное рычание.

– Джо-о-ордж! Ты куда девал другие трубки?

Вошел Джордж. Низенький и коренастый, рукава рубашки закатаны, голова лысая, густые рыжеватые усы. Челюсти еще продолжали жевать: видимо, Джорджу прервали чаепитие. Оба они начали шарить по всем углам в поисках нужной коробки. Лишь минут через пять коробку обнаружили задвинутой за рядом банок со сластями. Уму непостижимо, сколько хлама умеют накопить в этих душных лавчонках, где весь товар стоит не больше полусотни.

Я наблюдал, как неуклюже Элси тычется, передвигает тару, бубня что-то себе под нос. Видели вы старух, сутуло шаркающих, тупо ищущих потерянную вещь? Бесполезно пытаться описать вам, что я чувствовал. Какой-то холод, какую-то пустоту и смертную тоску. Нет, со стороны не представить, это нужно испытать. Одно скажу: если была у вас любимая лет двадцать пять назад, сходите посмотрите на нее теперь. Тогда, быть может, поймете мои эмоции.

С мыслями проще. Мысли в основном вертелись вокруг того, насколько же все получается не так, как ожидалось. Наши дни с Элси! Июльские ночи под каштанами! Кто мог подумать, что все оборвется, и следа не оставив? Что наступят времена, когда единственным нашим взаимным чувством будет безразличие? Вот я и вот она, стоим буквально в ярде друг от друга, и мы чужие, словно раньше ни разу не встречались. Что до нее, так она даже меня не узнала. А если бы я вдруг назвался, то, очень вероятно, и не вспомнила бы. Ну а вспомнив, что ощутила бы? Да ничего. Возможно, даже никакой злости, обиды за то, как подло я с ней поступил. Как будто абсолютно ничего никогда не происходило между нами.

И с другой стороны, кто мог предугадать, что Элси придет вот к этому? Она казалась девушкой, которой непременно суждено плохо кончить. Я знаю, что по крайней мере один мужчина у нее был до меня, и смело держу пари, что имелись другие после меня, до появления Джорджа Второго. Их, может, дюжина была, не удивлюсь. Я обошелся с ней ужасно, нет вопросов, и долго потом ежился, когда случалось это припомнить. Она когда-нибудь закончит на панели, вздыхал я, или голову сунет в духовку. Иногда сознавал себя куском дерьма, а иногда приходил к выводу (достаточно справедливому), что не я, так нашелся бы еще кто-то ничуть не лучше. Но, понимаете ли, жизнь течет, и течет весьма тускло и уныло. Много ли женщин в действительности гибнет на панели? Чертово бабье племя стократ чаще гробится у стирального корыта. Завершался путь Элси ни плохо ни хорошо. Подошла она к финишу самой рядовой растолстевшей старухой, копошащейся при жалком грошовом дельце вместе с рыжеусым Джорджем, считающим ее своей. Наверно, и детей куча. Миссис Джордж Куксон. «Прожившая достойную жизнь и оставившая безутешных близких» – и, может, если повезло, умершая без привлечения к суду по делам о банкротстве.

Коробку трубок взгромоздили на прилавок. Естественно, с янтарным мундштуком не оказалось ни одной.

– Не помнится вроде, чтоб в этот раз с янтарными было получено, не, нету. А вон зато хорошенькие ессь, которы с эбонитовым.

– Хотелось бы с янтарным, – повторил я.

– Хороши трубочки-то. – Она вынула одну. – Гляньте, какая симпатичная. Полкроны всего.

Я протянул руку. Наши пальцы соприкоснулись… ни дрожи, ни смущения. Плоть забывчива. Теперь, видимо, вы уже представили, что я выложил Элси полкроны только лишь в память о прошлом? И не подумал. На черта мне трубка, я трубок не курю. Мне просто нужен был предлог зайти в лавчонку. Повертев в пальцах трубку, я положил ее обратно.

– Не важно, – сказал я, – такую не возьму. Дайте, пожалуйста, мне пачку «Театральных» с фильтром.

Надо ж было хоть что-нибудь у них купить после всей суетни. Джордж Второй (а может, Третий или Четвертый) вытянул с полки пачку сигарет, продолжая что-то дожевывать под усами и окончательно помрачнев от того, что ему не дали допить чай ради подобной ерунды. Но как-то уж чертовски глупо было даром выкидывать полкроны. Я удалился. Элси я видел в последний раз.

Перейти на страницу:

Все книги серии Coming Up for Air - ru (версии)

Похожие книги

Александр Македонский, или Роман о боге
Александр Македонский, или Роман о боге

Мориса Дрюона читающая публика знает прежде всего по саге «Проклятые короли», открывшей мрачные тайны Средневековья, и трилогии «Конец людей», рассказывающей о закулисье европейского общества первых десятилетий XX века, о закате династии финансистов и промышленников.Александр Великий, проживший тридцать три года, некоторыми священниками по обе стороны Средиземного моря считался сыном Зевса-Амона. Египтяне увенчали его короной фараона, а вавилоняне – царской тиарой. Евреи видели в нем одного из владык мира, предвестника мессии. Некоторые народы Индии воплотили его черты в образе Будды. Древние христиане причислили Александра к сонму святых. Ислам отвел ему место в пантеоне своих героев под именем Искандер. Современники Александра постоянно задавались вопросом: «Человек он или бог?» Морис Дрюон в своем романе попытался воссоздать образ ближайшего советника завоевателя, восстановить ход мыслей фаворита и написал мемуары, которые могли бы принадлежать перу великого правителя.

А. Коротеев , Морис Дрюон

Классическая проза ХX века / Историческая проза
Переизбранное
Переизбранное

Юз Алешковский (1929–2022) – русский писатель и поэт, автор популярных «лагерных» песен, которые не исполнялись на советской эстраде, тем не менее обрели известность в народе, их горячо любили и пели, даже не зная имени автора. Перу Алешковского принадлежат также такие произведения, как «Николай Николаевич», «Кенгуру», «Маскировка» и др., которые тоже снискали народную любовь, хотя на родине писателя большая часть их была издана лишь годы спустя после создания. По словам Иосифа Бродского, в лице Алешковского мы имеем дело с уникальным типом писателя «как инструмента языка», в русской литературе таких примеров немного: Николай Гоголь, Андрей Платонов, Михаил Зощенко… «Сентиментальная насыщенность доведена в нем до пределов издевательских, вымысел – до фантасмагорических», писал Бродский, это «подлинный орфик: поэт, полностью подчинивший себя языку и получивший от его щедрот в награду дар откровения и гомерического хохота».

Юз Алешковский

Классическая проза ХX века