Глубынь-городок. Заноза

Ранним утром Сердоболь стоял весь в тумане, подсвеченный сбоку розовым солнцем, почти сахарный. Тамара смотрела на него с материнской нежностью. Не выдержав, она вырвала из блокнота листок. («Приехала. Жду вечером»). Конверт бесшумно скользнул в щель: это было первое письмо в то утро.

Вернулась Тамара не с автобусом, а на телеге. Все кости у нее ныли. Проселок, который вел от деревни к большаку, походил на вулканический путь магмы. Свечерело, и они ехали еще километров пять в полной тьме, под грохот окованных железом колес, пока не встали наконец перед ними красноватые огни Сердоболя.

Тамара, прихрамывая, поспешила в гостиницу, чтобы умыться и узнать, не приходил ли к ней Павел. Нет, никто не приходил. Зато весь вечер звонил товарищ Барабанов. Просил немедленно позвонить, или, если она приедет поздно, передать, чтобы утром она зашла сначала к нему. Обязательно к нему, а не в райком. Да, в райком ее тоже приглашают, к первому секретарю товарищу Синекаеву.

Тамара отмахнулась от всего: это ведь завтра! Она сняла трубку и попросила кабинет редактора газеты. Оттуда никто не ответил. На квартире тоже господствовало молчание. Неужели его нет в Сердоболе? Вот это была бы неудача. Почему она не предупредила заранее? Хотя бы накануне?

Но все-таки она не стала расстраиваться: впереди целых два дня. Усталость валила ее с ног. Едва добравшись до подушки, она опять крепко и спокойно заснула.

Утром Тамара спала долго. Только в девятом часу спохватилась: и снова ей передали, что звонили из приемной райкома: просят прийти. Это показалось ей немного странным. Что за спех? Она, не мешкая, собралась, только на улице вспомнив о Володьке. Вот и ему она понадобилась зачем-то. Ах, это уже совсем ерунда, Володька обождет.

В приемной секретарша не заставила ее ждать ни минуты, тотчас встала и провела в кабинет.

Синекаев был не один. Перед ним сидела заплаканная Галя Пронская, молоденькая доярочка из колхоза Шашко. Синекаев мельком взглянул на Тамару и жестом попросил присесть.

Разговор продолжался.

— Нет, Галя, ты не должна думать, что кто-то оговаривал тебя. Твоя вина не маленькая. В прошлом году я назвал тебя перед всем районом: «Наше золотое дитя». А что мне теперь говорить?

Галя пристыженно мигала голубенькими глазками, избегая смотреть на Кирилла Андреевича.

Тамара поняла, что речь идет о Сноваздоровке, и с интересом слушала.

Когда доярка наконец ушла, прижимая к лицу скомканный носовой платок, Тамара сказала растроганно:

— Как вы хорошо, добро говорили с ней!

Синекаев перебирал что-то на столе и не поднял головы.

— А сейчас я буду говорить не по-доброму с вами. — И, глядя в упор на опешившую Тамару, раздельно, строго произнес: — Как вы могли оболгать этого прекрасного человека?

— ?

— Павла Владимировича Теплова. Ведь вы утверждаете, будто он и вы…

Ошеломленная Тамара, не задумываясь, откуда и почему свалился на нее этот странный вопрос, еле выдавила пересохшим ртом:

— А… он сам что говорит?

Голос ее прозвучал беспомощно.

Синекаев с коротким фырканьем вздернул плечами:

— Что он может говорить? Женатый человек…

Он выпалил это, ни одной минуты не задумываясь над правомочностью своих слов. Но для Тамары перестал существовать мир. Земля с головокружительной быстротой побежала из-под ног. Значит, он отрекся от нее. Так просто.

Она тупо продолжала смотреть на Синекаева, словно еще чего-то ожидая.

Он повертел в руках листочек из ее дневника, но читать не стал. Просто осторожно сказал, что лучше ей сегодня же уехать из Сердоболя. Все это, конечно, неприятно, но пусть послужит ей уроком; она еще так молода, он, Синекаев, ей в отцы годится.

Она сидела перед ним, не отворачивая окаменевшего лица, но он говорил и знал уже, что все пройдет: рваная рана, которую он нанес ей, затянется. Хотя бы настолько, чтобы воспринимать окружающее, и тогда она поймет, что горшее из всего, что могло бы с ней случиться, он отвел от нее собственными руками.

Он посмотрел на нее мягче. То, что он делал сейчас, представилось ему почти целительным.

Она была такая худенькая! Все пройдет, все кончится. Она еще сама поблагодарит… И что только нашел в ней такой мужчина, как Теплов? Подумать, на чем спотыкаются лучшие люди! Но, к их общей удаче, сидит здесь Синекаев (он поплотнее, с чувством удовлетворения откинулся на спинку стула). В самом деле, не вмешайся он своевременно, то-то бы раздули скандал! Теплов и Ильяшева были на волосок от этого. Он продолжал вразумлять Тамару строго, но уже успокоенно.

— Что вы так смотрите на меня? — спросил он вдруг.

Ее взгляд был по-прежнему прикован к нему. Она глядела не мигая, с тягостным недоумением, с той странной болезненной пытливостью, которая придает человеческому взору почти физическую ощутимость.

Синекаев почувствовал себя неловко.

— Что вы так смотрите на меня? — повторил он.