Глухая стена

Валландер совершенно окаменел. За тридцать лет полицейской службы ему не раз доводилось вступать в рукопашную, но всегда при поимке опасных преступников. Во время допросов он никогда руки не распускал, даже в ярости.

Так вышло один-единственный раз. И, как выяснилось, в присутствии фотографа.

— Неприятности нам обеспечены, — сказала Лиза Хольгерссон. — Почему ты молчал?

— Девчонка набросилась с кулаками на мать. Я дал ей затрещину, чтобы защитить мать.

— По фотографии этого не видно.

— Я объясняю, как было дело.

— Почему ты молчал?

Валландер не ответил.

— Надеюсь, тебе понятно, что придется назначить внутреннее расследование?

В ее голосе сквозило разочарование. Это его возмутило. Она мне не доверяет, подумал он.

— Ты, наверно, хочешь отстранить меня от работы?

— Нет. Но я хочу точно знать, что произошло.

— Я же рассказал.

— А Эва Перссон сказала Анн-Бритт кое-что другое. По ее словам, ты набросился на нее без всякой причины.

— Она лжет. Спроси ее мать.

Лиза Хольгерссон помедлила с ответом, но в конце концов сказала:

— Мы спросили. И она отрицает, что дочь била ее.

Валландер молчал. Всё, думал он, ставлю точку. Ухожу из полиции. Ухожу из управления. И никогда больше не вернусь.

Лиза Хольгерссон ждала. Но Валландер не говорил ни слова.

И она вышла из кабинета.

9

Валландер немедля убрался из управления.

Он и сам толком не понимал, что это было — бегство или попытка успокоиться. Конечно, он знал, все произошло так, как он сказал. Но Лиза Хольгерссон не поверила, чем возмутила его до глубины души.

На улице комиссар мысленно чертыхнулся — нет машины. Обычно, когда ему случалось выйти из себя, он садился за руль и кружил по дорогам, пока не успокаивался.

Валландер зашел в винный магазин, купил бутылку виски. А оттуда двинул прямо домой, выдернул телефон из розетки и сел за кухонный стол. Откупорил бутылку, отхлебнул несколько щедрых глотков. Мерзкий вкус. Но он считал, что выпить необходимо. Единственное, перед чем он всегда чувствовал себя беззащитным, — это несправедливые обвинения. Лиза Хольгерссон прямо ничего не сказала, однако явно подозревала его, он же не слепой, видел. Наверно, Ханссон все-таки прав, сердито думал он, под началом бабы работать нельзя. Опять глотнул виски. Вроде бы полегчало. Он уже пожалел, что ушел домой. Ведь это могут истолковать как признание вины. Включил телефон в розетку и сразу же по-детски разозлился, что никто не звонит. Набрал номер управления. Ответила Ирена.

— Я только хотел сказать, что ушел домой. Простуда у меня.

— Ханссон тебя спрашивал. И Нюберг. И газетчики.

— Чего они хотели?

— Кто? Газетчики?

— Ханссон и Нюберг.

— Не знаю, не сказали.

Наверняка она видела газету, думал Валландер. И она, и все остальные. В управлении небось только об этом и судачат. И кое-кто явно злорадствует, что этот треклятый Валландер схлопотал по шапке.

Он попросил соединить его с Ханссоном. Тот ответил не сразу. Не иначе как корпит над своими хитроумными игорными системами, от которых неизменно ждет громадного выигрыша, но, увы, в лучшем случае остается при своих. Наконец Ханссон отозвался.

— Как там с лошадьми? — спросил Валландер.

Спросил, чтобы обезоружить. Чтобы показать: газетная писанина не выбила его из колеи.

— С какими лошадьми?

— Разве ты не играешь на бегах?

— Не в данный момент. А что?

— Да так, пошутил, но неудачно. Ты что звонил-то?

— Ты в кабинете?

— Дома. Я простужен.

— Я хотел доложить, что тщательно проверил, в котором часу наши патрули проезжали по той дороге. И с ребятами поговорил. Соню Хёкберг никто из них не видел. Они четыре раза проехали туда и обратно.

— Значит, она точно не шла пешком. Ее наверняка отвезли туда. Выйдя из управления, она первым делом отыскала телефон. Или зашла к кому-то. Надеюсь, Анн-Бритт догадалась расспросить об этом Эву Перссон.

— О чем?

— О других приятелях Сони Хёкберг. Кто из них мог ее подвезти.

— Ты говорил с Анн-Бритт?

— Еще не успел.

Возникла пауза. Валландер решил сам покончить с щекотливым вопросом:

— Фотография в газете весьма неприглядная.

— Это верно.

— Любопытно, как фотограф сумел прошмыгнуть в наши коридоры? На пресс-конференции их всегда запускают группой.

— Странно, что ты не заметил вспышки.

— Современные камеры в ней не нуждаются.

— А что, собственно, произошло?

Валландер рассказал. В тех же словах, что и Лизе Хольгерссон. Ничего не прибавил и не убавил.

— Никого из посторонних при этом не было? — спросил Ханссон.

— Только фотограф. А он, понятно, будет врать. Иначе-то снимку грош цена.

— Наверно, тебе надо рассказать, как все было.

— Так я и рассказываю.

— Газетчикам надо рассказать.

— И как, по-твоему, это будет выглядеть? Старый полицейский против мамаши с дочкой? Такая затея обречена на провал.

— Не забывай: девчонка, между прочим, соучастница убийства.

Интересно, поможет ли? — подумал Валландер. Превышение служебных полномочий со стороны полицейского — проступок серьезный. Он и сам так считал. И наличие особых обстоятельств вряд ли что меняет.

— Я подумаю, — сказал он и попросил Ханссона соединить его с Нюбергом.