Глухая стена

— Не помешаю?

Он впустил ее в квартиру, стараясь дышать в сторону, чтобы она не учуяла запах виски. Провел в гостиную.

— Простыл я. Не могу работать.

Анн-Бритт кивнула. Но наверняка не поверила. Да и с какой стати она должна верить? Все знали, что Валландер за работой не обращал внимания на простуду и прочие хвори.

— Как ты? — спросила она.

Слабость отступила, подумал Валландер. Ушла далеко в глубину. И я ее оттуда не выпущу. Ни за что.

— Если ты имеешь в виду фотографию в газете, то я, понятно, считаю, что это скверно. Как фотограф мог незамеченным пройти по коридору аж до комнат для допроса?

— Лиза очень расстроена.

— Ей бы не мешало прислушаться к моим словам, — сказал Валландер. — Поддержать меня, а не принимать на веру газетную писанину.

— Но снимок говорит сам за себя.

— Я и не отпираюсь. Да, я дал девчонке затрещину. Потому что она кинулась с кулаками на родную мать.

— Тебе, надо думать, известно, что они утверждают совсем другое.

— Они врут. Но может быть, ты им веришь?

Анн-Бритт покачала головой:

— Вопрос в том, как доказать, что они врут.

— Кто затеял вранье?

Анн-Бритт ответила быстро и решительно:

— Мамаша. Хитрая особа, по-моему. Она видит здесь возможность отвлечь внимание от своей дочери. Вдобавок, если Сони Хёкберг нет в живых, можно все свалить на нее.

— Но не окровавленный нож.

— Почему? Хоть его и нашли по указаниям Эвы, она вполне может заявить, что Лундберга ударила ножом Соня.

Да, Анн-Бритт права. Мертвые говорить не умеют. А тут еще большая цветная фотография: полицейский, ударивший девчонку и сваливший ее на пол. Снимок нечеткий. Но то, что на нем запечатлено, сомнений не вызывает.

— Прокурор требует срочного расследования.

— Кто именно?

— Викторссон.

Валландер ему не симпатизировал. Викторссон прибыл в Истад недавно, в августе, однако комиссар уже имел с ним не одну серьезную стычку.

— Получится разборка на словах — чье перевесит.

— Заметь: два слова против одного.

— При том, что Эва Перссон не любит свою мать, — сказал Валландер. — Во время допроса это было совершенно очевидно.

— Смекнула, наверно, что ей в любом случае не отвертеться. Хотя она несовершеннолетняя и в тюрьму не сядет. Вот и заключила пока мир с мамашей.

Внезапно Валландер почувствовал, что ему больше невмоготу об этом говорить. По крайней мере сейчас.

— Ты что пришла-то?

— Прослышала, что ты заболел.

— Так ведь я не при смерти. Завтра буду на работе. Расскажи-ка лучше, что дал допрос.

— Эва Перссон изменила показания.

— Но она же никак не может знать, что Сони Хёкберг нет в живых?

— То-то и странно.

Лишь мгновение спустя Валландер сообразил, что сказала Анн-Бритт. И тут его осенило. Он посмотрел на нее:

— У тебя есть какие-нибудь соображения?

— Почему человек меняет показания? После того как уже признался в преступлении, которое совершил вместе с подельником. Все детали сходятся. Рассказы обоих совпадают. Так почему же один вдруг начинает все отрицать?

— Вот именно. Почему? Но может быть, правильнее спросить: когда?

— Потому я и пришла. Когда начался допрос, Эва Перссон никак не могла знать, что Соня Хёкберг мертва. Но она полностью изменила свои показания. Теперь выходит, что все совершила Соня Хёкберг. Эва Перссон ни в чем не виновата. И грабить таксиста они не собирались. И в Рюдсгорд ехать не думали. Соня предложила навестить ее дядю, который живет в Бьерешё.

— Он существует?

— Я ему позвонила. По его словам, он не видел Соню лет пять или шесть.

Валландер задумался.

— Тогда объяснение может быть только одно, — сказал он. — Эва Перссон никогда бы не отреклась от своих показаний и не стала бы врать, если б не была уверена, что Соня уже не опровергнет ее басни.

— Я тоже не нахожу иного объяснения. И конечно же спросила, почему она раньше говорила совсем другое.

— Что же она ответила?

— Не хотела, мол, чтобы вся вина легла на Соню.

— Потому что они подруги?

— Вот-вот.

Оба понимали, что это означает. Другого объяснения нет: Эва Перссон знала, что Соня Хёкберг мертва.

— Твоя версия? — спросил Валландер.

— Есть две возможности. Сбежав из полиции, Соня могла позвонить Эве и сказать, что собирается покончить с собой.

Валландер покачал головой:

— Нет, вряд ли.

— Вот и я думаю, вряд ли. Она звонила не Эве Перссон, а кому-то еще.

— А этот кто-то позднее позвонил Эве и сказал, что Соня умерла?

— Вполне возможно.

— В таком случае выходит, Эве Перссон известно, кто убил Соню Хёкберг. Если имело место убийство.

— А что, есть варианты?

— Едва ли. Но нам придется ждать заключения судмедэкспертизы.

— Я пыталась узнать предварительные результаты. Однако работа с такими обгоревшими трупами явно занимает много времени.

— Надеюсь, им ясно, что дело срочное?

— У нас всегда все срочно. — Анн-Бритт взглянула на часы. — Ну, мне пора домой, к ребятишкам.

Надо бы что-то сказать, подумал Валландер. По собственному опыту он знал, как трудно вырваться из брачных уз.

— Как продвигается развод?

— Ты же сам через это прошел. И знаешь, от начала и до конца все это сущий ад.

Валландер проводил ее до двери.

— Выпей виски, — сказала она. — Глядишь, полегчает.

— Уже выпил, — ответил комиссар.