Глухие бубенцы. Шарманка. Гонка

Йоссь обеими руками держался за пах, глаза у него были закрыты, из ноздрей вырывались какие-то гнусавые звуки.

Бенита, засунув в рот пальцы, пощупала, действительно ли щека внутри пуста. Нет, все зубы были на месте и, как ни странно, даже не шатались. Затем она провела кончиками пальцев по лицу, помассировала веко, потерла мочку уха, и гудение прекратилось. Зато одна половина лица быстро распухала, словно тесто на дрожжах.

Йоссь, по-прежнему скрючившись, все еще издавал похожие на мычание звуки, точно корова, которая телится.

Свекровь опустилась перед Йоссем на колени и заголосила.

— Можешь отправить своего сына евнухом в Турцию, — сказала старухе Бенита.

Минна облизнула губы и, брызгая ядовитой слюной, начала вопить истошным голосом:

— Каким зельем эта выдоенная козлица опоила моего сына? И чего это Йоссь позарился на нее. Я чуть не рехнулась, когда пастор приехал венчать их. Чуяло мое сердце — ничего путного из этого не выйдет! Бесприданницу лучше было и близко не подпускать. Дай такой дорваться до добра, сразу же начнет проматывать его. Землю с поля и то будет в подоле таскать… — Старуха со свистом перевела дыхание. — Своего старика тоже сразу пристроила на тепленькое местечко. Он тоже хорош, мякинная голова, слизняк. А теперь еще баба кидается на венчанного мужа! Йоссю уж и заснуть нельзя, всю ночь держи палец на спусковом крючке, не то жена возьмет да и стянет горло чулком! Захватит все лучшее, как домовой, а потом пустит красного петуха.

Йоссь перестал мычать, издал стон и сделал матери знак рукой, чтобы замолчала. Воспользовавшись минутой, когда старуха уголком платка вытирала рот, Йоссь сказал Бените:

— Ты здесь в Рихве всего-навсего мочалка для мытья посуды, а потому знай свое место. Советую тебе не соваться в дела, в которых ты ни черта не смыслишь, заруби это на своем носу.

— Если так, хозяин, плати жалованье как прислуге за четыре года и распрощаемся. У отца тоже за работу не получено. А я схожу к соседям, попрошу лошадь, будет что повозить — мешки с зерном, да и прочее добро!

Бенита попыталась улыбнуться, но мешала боль в распухшей половине лица. Таким образом, ей не удалось улыбкой, пусть хоть кривой, закрепить свое превосходство.

Йоссь охая сполз с кучи торфа, отпихнул ногой упавшую с торфяного пьедестала голову Купидона и заковылял к Бените. Показав на понуро стоявшего у ворот мальчишку, он сказал:

— Почем я знаю, может, и ребенок чужой. Может, ты рыбку в мутной водичке поймала? От такой, как ты, драной кошки, всего можно ожидать!

— Йоссь! — крикнула Бенита, силы ее были на исходе.

— Что, струсила? — сквозь стон глумливо произнес Йоссь. — Не думай, все выйдет наружу. Люди и так говорят! Думаешь, мне приятно было стоять рядом и смотреть, как подвенечное платье трещит по швам на твоем животе! В нашей семье я — первый идиот, который позволил окрутить себя брюхатой девке.

Повернувшись спиной к Йоссю, Бенита плакала. Картофельные борозды перед ее глазами качались вверх-вниз, и казалось, будто земляные духи вылезают на поверхность, чтобы подняться в небо.

— Ладно, — сказал Йоссь, который, отомстив жене и унизив ее, вновь обрел спокойствие и великодушие. — Раз уж мы сочетались с тобой браком, должны терпеть. Ребенок есть ребенок, — добавил он патетически. — Рихве без хозяйки нельзя. Живи и управляй. Только запомни — глупостей больше не делай. Еще раз случится что — пеняй на себя! — угрожающе повысил голос Йоссь.

Оставив жену плакать у картофельного поля, Йоссь махнул матери, чтобы шла следом, взял за руку Роберта и исчез с ним в доме.

Через некоторое время Бенита, перед глазами которой все еще плясали земляные духи, увидела, как Йоссь с ружьем за спиной уходил по направлению к сенокосу. «Еще возьмет да и со злости напугает цыганку и хозяйского сына из-под Раквере», — вяло подумала Бенита.

Впрочем, ей было совершенно безразлично, как поступит Йоссь.

«У ветврача хромая лошадь», — почему-то подумала Бенита, и Молларт со своим рыжим мерином предстал перед ней в совершенно новом свете. Давно ли это было, когда Молларт, миновав липы, свернул на Рихву.

14

уха жужжала в кадушке со сметаной, однако Бенита не торопилась выудить ее оттуда. Ей было даже в какой-то степени интересно наблюдать, как насекомое барахтается там, не в силах расправить крылышки. «Ты уже свое отлетала», — подумала Бенита и приложила толстый нож к вспухшему веку.