Глухие бубенцы. Шарманка. Гонка

Хозяйке Рихвы хотелось обстоятельно разглядеть тележку с четырьмя маленькими колесами и тяговой оглоблей, до отказа набитую всякими узлами и пожитками, но мужчина, стоявший у кучи хвороста, поднял голову, и только сейчас Бенита узнала его.

Помилуй бог, как это господину пастору удалось докатить тележку из поселка в Рихву.

— Здравствуйте, — смущенно пробормотала Бенита.

Пастор поклонился ей, его жена любезно кивнула головой, и только девчонка, шарившая в узле, выпрямилась и чинно присела. Очевидно, скитания убедили ее в том, что чванство — пустая условность. Если у родителей нет приличествующего их званию средства передвижения, то положение, которое они занимали прежде, ничего не стоит.

— Я сейчас провожу вас в дом, — поспешно предложила Бенита. — К нам еще до вас прибыли беженцы, на Рихве второй день идет переселение народов.

Бенита думала приободрить этим пасторскую семью — не только их швыряет судьба.

— Нам бы хотелось, если можно, отдельно. Например, в ригу или в баню, — сказал пастор.

— Баня у нас плохонькая, — растерянно ответила Бенита, — а рига…

Только что здесь побывали пожарники, спрятали в бочке с высевками свой архив. Кто знает, кого еще занесет сюда…

— В бане спокойнее, — решила хозяйка Рихвы.

— Значит, расположимся в бане, — сказала пасторша.

Закутав ребенка в одеяло, она встала.

Бенита быстро подошла к тележке, взялась за перекладину оглобли и повезла. Пастор не стал вмешиваться, он поправил рукой глухой ворот свитера, натиравший ему в теплую погоду шею, и расстегнул пуговицы серого в елочку пиджака.

Пасторша, увидев свой будущий кров, оживилась. Она велела мужу и Бените поставить тележку с поклажей в предбанник. Передав дочке младенца, госпожа собрала шайки и ковши и поставила их на полок. Обнаружив у печки остатки веника и мочалку, она собрала с пола мусор, заодно вытерла пыль с оконца и раскрыла обе половинки ставен.

Бенита внимательно смотрела на черный покосившийся потолок, он еще каким-то образом держался. Знай Бенита, что в бане поселится столь уважаемое общество, она бы не боролась с Купидоном на крыше, ставя под угрозу обвала будущее пристанище пасторской семьи.

— О, тут и ведра есть, — словно для собственного успокоения сказала себе пасторша и посмотрела на свет, не прохудилось ли дно ведерка. — В предбаннике стоят длинные скамьи, на них положим девочку…

— Дал бог ночлег, даст и завтрашний день, — ясным голосом произнесла девочка.

— В доме вам было бы удобнее, — сказала Бенита, чувствуя себя виноватой, что предоставила гостям такое жалкое жилье.

— Нет, — ответил пастор. — Мы набьем мешки сеном, натаскаем хворосту и немножко протопим здесь. От молока тоже не откажемся.

Бенита кивнула, боясь, что всякие любезные слова с ее стороны вдруг окажутся неуместными.

Выйдя из бани — девочка с ведерками следом, — молодая хозяйка Рихвы почувствовала, что общение с пасторской семьей выбило ее из привычной колеи. Она шла какой-то несвойственной ей походкой, маленькими шажками, не отрывая глаз от дороги. Ей хотелось подобрать падающие вдоль плеч волосы и связать их на затылке в тугой узел.

Этот самый пастор конфирмировал ее, венчал ее с Йоссем, он же крестил их ребенка.

Когда Бенита заходила в церковную канцелярию договариваться относительно разных праздничных обрядов, он журил ее за неуплату церковной подати.

«Сейчас самое время снять окорок с трубы и отрезать от него кусок для пастора, чтобы уплатить ему не только старые долги, но и проценты», — подумала Бенита.

Бенита без больших усилий подняла лестницу. Ей нечего было рассчитывать на помощь мужчин. Не станет же Йоссь, который скрывается от всех на свете, лезть на крышу! Бенита, уперев лестницу одним концом к боку корыта, приставила ее к крыше. Шест с перекладинами, который вел на гребень гонтовой крыши, был несколько лет тому назад заменен новым.