Глухие бубенцы. Шарманка. Гонка

— Кое-что должно быть и в кармане, и в голове, — произнес он. — В нынешнее время надо беречь своего брата-эстонца. Этак нас совсем разбросает в разные стороны. Кто в русской армии, кто у немцев, кто хворый, кто сам сделал себя хворым — много ли нас останется? Взглянут когда-нибудь на скрижали истории и увидят вместо имен наших мужчин — прочерки. Придется тогда вводить восточные обычаи и создавать гаремы, чтобы поднять численность населения до прежнего уровня.

«Куда они все собрались ехать?»— подумала Бенита, заглядывая в ригу, где сновали люди.

— Эстонию сейчас, пожалуй, накренило к западу, — рассмеялся Парабеллум. — Скоро вода в Виртсу перельется через край.

— Есть ли в этом смысл? — спросила Бенита, а сама подумала о Молларте. — Земля опустеет.

— К сожалению, человек думает в первую очередь о себе, — пробормотал Парабеллум. — Все можно оправдать! Останешься на месте — можешь исчезнуть, опять-таки — прочерк. Уедешь — когда-нибудь вернешься с терновым венцом мученика на голове. Вы не боитесь? Не дрожите от страха? Трескучий сибирский мороз вам не снится?

— На мне нет вины, — ответила Бенита.

— Думаете, на ней есть? — спросил Парабеллум и показал на молодую женщину, нянчившую ребенка у ворот риги.

— Она же едет за мужем.

— Здесь всякие есть. Те, кто бегут от выстрелов — самый примитивный сорт, — согласился Парабеллум.

— У меня, очевидно, плохо развито воображение, — после минутного молчания заметила Бенита. — Я всю войну прожила здесь, в Рихве, и, слава богу, осталась в стороне от всего. Я не прошла школы страха.

— Я ведь не зря предложил вам место в рессорной коляске, — усмехнулся Парабеллум. — Послушайтесь старших.

— Глядите, у одного беженца с собой строительный материал. — Бенита показала рукой на мрачного пожилого мужчину, на возу которого заметила доски. — Очевидно, собирается ставить хибару на другом берегу. И поросенка прихватил, если не сдохнет в пути от морской болезни, то и хозяйства налаживать не надо, все есть, — усмехнулась Бенита.

— Этот человек везет дубовые доски, — сказал Парабеллум, становясь серьезным. — Два его сына-легионера убиты. Жена отправилась весной в город и не вернулась — погибла во время бомбежки. У него был куплен участок для семейного склепа. Жена и дети погибли, класть под плиту с золотой надписью стало некого. Говорят, он поклялся до самой смерти возить за собой доски на собственный гроб. Всегда найдется кто-нибудь, кто сколотит из них ящик и отвезет гроб туда, где человек присмотрел для себя местечко.

— Иной считает, не все ли равно, где помирать — дома в постели или в придорожной канаве. Еще меньше его беспокоит, где он будет похоронен, — сказала Бенита.

Парабеллум поморщился, словно его мучила зубная боль.

У Бениты по спине забегали мурашки. Разговор принял чересчур мрачный характер, и это было совершенно неуместно, потому что тут же, поблизости, суетились краснощекие женщины и с визгом шныряли ребятишки. Кулливайнуская Меэта стояла посреди двора, как олицетворение радости, и процеживала молоко. Из подойника, описывая дугу, текла белая пенистая струйка.

— Откуда вы знаете Рикса? — спросила Бенита Парабеллума.

— По университету.

— В Рихве никогда не собиралось такое пестрое общество, — с грустью усмехнулась Бенита. Ей вдруг стало невероятно жаль, что среди них нет Молларта.

Рикс возвращался с выгона и уже издали махал Бените и Парабеллуму.

— Друзья! — крикнул он. — Мы должны отпраздновать эту прекрасную встречу! Скажи, Бенита, где находится ближайшая лавка, хорошо бы купить сивухи. У меня карманы набиты деньгами, только не знаю, какие купюры сейчас в ходу? Карман жилета лопается от фунтов, карманы брюк набиты русскими червонцами, эстонские кроны позвякивают за пазухой, а немецкие марки я запихал в рессорную подушку, чтоб мягче было ехать. Ну, так показывай дорогу, Бенита!

— Моя мамона надежнее, — рассмеялась Бенита. — Бочка с мясом в амбаре. К счастью, свиной хвост еще не виден.

— А я и не думал, что твоя кладовая пуста. — Рикс снова положил руку на плечо Бениты. — С мешком хлеба не пропадешь, а с мешком денег — непременно.

— Сообщил бы заранее, я бы пиво поставила. Для чего хранить зерно? Вот твой друг старался убедить меня, что скоро в Эстонии не останется ни одного живого эстонца. Что работу, которую не успел закончить Адольф, завершит Иосиф.

— Да здравствует веселое настроение до самого последнего вздоха! — зарокотал Рикс.

— Дубовые гробы нам не нужны, — пробормотала про себя Бенита.

У ворот сарая собрались любопытные.

Предаваться мрачным мыслям или веселиться — и то и другое казалось сейчас Бените неуместным. Сжав губы, она стала разглядывать беженцев. Хотя мужчина, который вез доски для гроба, понуро стоял чуть позади остальных, он больше всех привлекал ее внимание. Глаза и брови на его скуластом лице были поставлены очень близко, от широких ноздрей к уголкам рта тянулись глубокие морщины, казалось, будто все в его лице сосредоточилось посередине, выбритые же и как бы проваленные виски и щеки создавали впечатление светлой рамки вокруг более темной средней части лица.