Бергер моментально узнал этот голос. Годы и, возможно, многое другое, конечно, сделали его глуше, но это несомненно был тот же голос, который восемь лет назад кричал что-то про все эскорт-услуги страны.
– Не помню никакого чертова Бергера, – неохотно откликнулся голос.
– Думаю, ты вспомнишь, если подумаешь, Робертссон, – сказал Бергер. – Я участвовал в допросах свидетелей в Орсе. Ты снимал это через окно на свою видеокамеру.
– Я так и не врубился, почему не снимали вообще всё.
– Но ты же это исправил. А теперь работаешь в архиве. У тебя есть доступ к записям?
– После дела Карла Хедблума осталась гигантская куча грязи. Черта с два я полезу в это снова. И вообще, сейчас утро воскресенья.
– Если дотащишься туда во второй половине дня и найдешь эти пленки, можешь заработать денег.
– С чего вдруг НОО будет платить мне черным налом за что-то, что вы можете заказать мне официально в рабочее время?
– Это срочно, – ответил, поморщившись, Бергер. – К тому же, немного полуофициально.
В трубке замолчали. Потом Робертссон сказал:
– Пять штук наличными. В пять часов.
И повесил трубку.
Бергер кивнул и вернулся к монитору. На экране начал появляться список совпадений. Потом исчез.
Пришла Блум, держа в одной руке кабель, в другой спутниковый телефон.
– Мне надо позвонить Стенбуму, – сказала она и вышла на террасу.
На улице было очень холодно. Солнце взобралось довольно высоко по ясному голубому небосклону и заливало пейзаж яркими косыми лучами. Блум спряталась от слепящего света под навесом и набрала номер, держа телефон в тени, чтобы видеть экран.
Бергер следил за ней через слегка приоткрытую дверь. Когда на звонок ответили, он медленно и беззвучно снова ее закрыл. И вернулся к стене. Там теперь висело еще больше документов, бумаг, фотографий. Под новой цифрой «8» разместились несколько сделанных украдкой снимков из пансионата Линдсторп в Арьеплуге. Выше всех висел не слишком лестный портрет мужчины с развевающимися белыми волосами. Главный врач Якоб Стенбум, с которым как раз и разговаривала сейчас Блум.
Взгляд Бергера скользил по слегка хаотично размещенным материалам. Это то, во что он всегда верил, незыблемой верой, возможно, больше, чем во что-либо другое: в полицейское искусство приводить хаос в порядок, находить правильные нити и тянуть за них, чтобы создать рациональный, понятный рисунок, вычислить преступника, понять мотивы, движущие силы, прийти к решению.
Отыскать истину.
Разложить прошлое по полочкам.
Но даже самая железная убежденность может поколебаться, это он понял через тяжелые испытания, и впервые в жизни он больше не был уверен. Может ли действительно существовать рациональное решение, если существует
Ночью свирепствовали кошмары – теперь это превратилось в его нормальное состояние, – но на сей раз появились новые тревожные детали. Он видел перед собой члены, сексуальные действия, в высшей степени реалистичные сцены, абстрактные тела, но вполне конкретные движения, как будто его мозг захотел напомнить ему о нездоровой связи между убийством и сексом.
Бергер истолковал это как сигнал: нельзя забывать о том, что в нынешнем расследовании вероятным мотивом является удовлетворение, которое преступник испытывает, убивая.
А сам он не должен забывать действовать, как полицейский.
Бергер потряс головой, отгоняя все не имеющие отношения к делу мысли, и сфокусировал взгляд на стене.
Блум вошла, окруженная облаком пара. Она размахивала руками, чтобы согреться, все еще держа в одной из них телефон.
– Мне нужен интернет, – сказал Бергер.
– Да-да, – отозвалась Блум и подсоединила телефон к ноутбуку.
– Ну что? – спросил он, когда она села и принялась нажимать на тачпад.
– Анализы ушли сегодня ночью. В Англию. Самая быстрая в мире лаборатория ДНК-анализа, если доктор Якоб говорит правду.
– Прекрасно. Что еще?