Гнев дракона. Эльфийка-воительница

— А ты никогда не задумывался над тем, почему он выбрал для Небесной свадьбы самую неприглядную из твоих дочерей? Мне уже не четырнадцать. И то, что я обладаю весьма скудным набором женских добродетелей, Муватте тоже уже наверняка донесли. Как думаешь? Почему он хочет меня, а не одну из моих гораздо более красивых сестер? Меня, женщину, у которой больше шрамов, чем у большинства твоих воинов!

Мадьяс медленно обернулся. На нем были потертые штаны для верховой езды из оленьей кожи и засаленная безрукавка. На щеках виднелась щетина. Он не был похож на князя. Он мог бы сойти за воина, если бы не эти глаза. Жесткие, непреклонные, вызывающие. Темные бездны.

— Об этом я долго беседовал с советом. Мы пришли к выводу, что он хочет получить тебя, чтобы зачать с тобой сына, которым он будет гордиться. Некоторые полагают, что в тебе возродилась душа одного из древних князей-воинов, Шайя. Вот только по какой-то прихоти богов она оказалась в теле женщины. Если бы ты была моим сыном, то правила бы страной вместе со мной.

На миг у нее сильнее забилось сердце, девушке показалось, что она вновь завоевала толику его расположения. Но затем разум победил. Она не верила ни единому его слову. Ни один из его сыновей никогда не пользовался долгое время его расположением. Он безжалостно использовал их друг против друга. Нет, любовь ни к одному из множества его детей не длилась долго.

— Ты уже заключил сделку с посланником Муватты?

— Он получит тебя, Шайя. Противиться бесполезно.

— Ты получишь за меня тысячу лошадей, если будешь настаивать на этом.

Ее отец рассмеялся.

— Тебе не кажется, что ты себя несколько переоцениваешь?

— Разве это в моем духе? Разве пятьсот лошадей и без того не слишком большая цена за такую принцессу, как я? Требуй тысячу лошадей. Ты их получишь!

— Почему ты стоишь столько?

— Потому что дело не во мне. Дело в другом могущественном мужчине, который будет унижен, если Муватта сделает меня своей женой на глазах у тысяч людей, на вершине своего храма. За это Муватта готов заплатить любую цену. Спроси бессмертного Аарона, сколько я для него стою! Он даст тебе за меня пять тысяч лошадей! Я подчинюсь этой сделке ради моего народа. Но и ты послужи нашему народу и возьми за меня столько, сколько сможешь получить. Пусть Муватта истекает кровью, прежде чем на алтарь прольется моя девственная кровь. Он заплатит любую цену, если ты намекнешь, что есть и другие претенденты.

— Лучше я буду держать славку в руке, чем готовить место для голубя на крыше своей юрты. Я не могу себе позволить бросать вызов Муватте. Его войско нам не победить.

— Это сделает за тебя Аарон на равнине Куш.

Мадьяс громко рассмеялся.

— Со своими крестьянами? Ты меня удивляешь. Я полагал, ты больше понимаешь в войне, — он раздраженно покачал головой. — Было бы глупо бросать вызов Лувии. Я не отправлю послов к Аарону. Это мое последнее слово, — и он упрямо уставился прямо перед собой.

Шайя знала, что возражать ему сейчас бессмысленно. Нужно оставить его наедине с собственными сомнениями. Только тогда она может надеяться, что он переменит свое решение. Если же она будет настаивать, то он откажется от ее предложения уже из одного только упрямства.

После долгого молчания отец посмотрел на нее.

— Думаешь, Муватта знает, что ты уже не девица? — Ее отец выглядел так, словно ему как-то не по себе. Он щурился. Плечи поникли, и вдруг он показался ей бесконечно старым человеком, каким он и был.

— До моей девственности ему нет никакого дела, — с горечью ответила она. На этот раз ей не удалось подавить дрожь в голосе.

Парочка безымянных пшеничных зерен

— Там ничего не может случиться, — произнес Алексан. Вербовщик улыбнулся ему. — Поверь мне. Лошади боятся препятствий. Вам нужно просто стоять, тогда все будет хорошо. Бессмертный хочет, чтобы вы увидели, насколько безопасен такой закрытый строй. В любом кабаке, где вспыхнет ссора, вы в большей опасности, чем здесь. Так что просто крепко держите щиты.

Нарек кивнул. Алексану лучше знать. Он уже три года служит и даже уже однажды сражался в настоящем бою.

— Надеюсь, ты не веришь ни единому его слову, — прошипел ему в ухо стоявший рядом с ним Ашот. — Если все это вообще не опасно, то почему тогда бросали жребий на то, кто будет стоять в этой стене щитов?

Недоверчивость товарища начинала нервировать Нарека. Ашоту повсюду мерещились интриги и предательства.

— Жребий бросали для того, чтобы это не выглядело так, будто они договорились обо всем заранее. Они ведь хотят показать нам, что против такой атаки колесниц может выстоять кто угодно. Если бы ты стоял там, наверху, на берегу, а здесь просто вышел бы отряд воинов, ты бы им тоже не поверил. Просто признай это. Тогда ты сказал бы, что они хотят выставить нас дураками, и поставили в стену щитов одних ветеранов.

— Думай, как хочешь. Я бы сейчас в любом случае предпочел стоять на берегу, — произнес Ашот, и вопреки обыкновению голос его звучал довольно неуверенно.