Гнев Перуна

   — Да! — решительно выступит вперёд молодой воин. Тот, который знал: этой весной Лыбедь ему пела веснянки, а теперь ожидает его.

   — Не быти сему, — твёрдо отсёк слова Кий.

   — Тогда мы сами возвратимся. А ты — оставайся один.

Сверкнул на солнце булатный меч Кия.

Воин зашатался на ногах. Склонился на руки побратимов.

   — Лыбедь... лада моя...

И в эту минуту пред Кием бездыханно упал на спину голубь. Открыл бессильно клюв, распростёр в мёртвой судороге крылья.

Все увидели чёрную ленточку, привязанную к его ножке...

Беда пришла в землю Полянскую... Се Лыбедь весточку прислала... Прости его, земля... Простите, мужи честные!..

Кий со дружиною торопился назад. Летел будто на крыльях.

Холодные, серые тучи нависли над приднепровскими кручами, где стоял Киев-град. Возвратился князь, да не все его вои-дружинники увидели родные очаги...

Беспокойство вселилось в сердце князя. Болело от утери богатого края и новой славянской тверди на Дунае — Киевца. А здесь ещё навалились тяжкие хлопоты — новый каган хазарский всё чаще налетает с ордой на Полянские нивы, добивается себе в жёны Лыбеди, и ещё — чтобы князем у полян был Щек...

Опечалился Кий. Сестру он запрячет. А вот брат... Что ж... Пусть вече возьмёт у него клятву на верность.

Но поляне не желали Щека.

   — Пойдём биться со Степью! — сказали. — Веди нас.

Кий не решался. Если неудача — помочь некому. Решил поставить на других взгорьях новых идолов — Дажьбога и Волоса. Теперь и им приносят здесь жертвы поляне. Молятся им, дабы земля их была плодовитой, а племя — богатым.

Грозовые тучи надвигались на днепровские крутогорья. Терпко пахнуло полынью и землёй. Будет дождь. Кий стоит на пороге своего терема, посматривает в сторону Почайны и Днепра. Поседели вспенившиеся волны реки. Где-то рядом, у святилиша волхвов, будто стонет песня, или заклятие, или причитание. Кий сделал несколько шагов, прислушался. Как и когда-то давно, Перун сверкал своими прозрачно-красными глазищами. Золотые усы его шевелились.

Вдруг потемнело. Сумерки упали на гору и спрятали княжеские палаты. Под сизой завесой мглы потонули низенькие хижины и избы на берегу Киянки и у подножия Киева-града. Оглушительный удар грома качнул землю. Синие огненные стрелы Перуна раскололи небо пополам. Из низких облаков хлынул густой дождь.

Или показалось, или в самом деле кто-то отчаянно завопил. Над Щекавицей взметнулось вверх пламя. Перун наказал лукавого Щека! Ещё показалось, будто в серой прозрачной тьме какая-то огромная птица взмахнула белыми крыльями над Княжьей горой. Вновь грохнуло, раскалывая пополам чёрное небо...

Кий посмотрел на идола Перуна. Да защитит он его народ Полянский от бед!..

Перун светил ему огненными глазищами и топырил вверх золотые усы. Его тяжёлая серебряная шапка ходила ходуном на голове.

Когда утихла гроза, на чистом голубом небе вновь воссиял ясноликий Дажьбог — бог тепла и света. Заблестела умытая дождём зелень, засверкали в лучах солнца ручьи и потоки. И среди них появилась какая-то новая речка, широкая, ласковая, чистая. А на ней плавали белые лебеди.

   — Глядите-ка, это наша Лыбедь!

И с тех пор люди стали рассказывать один другому, что гневный Перун испепелит Щека за его лукавые козни против брата и загнал в щели Хорива-Гориныча. А Лыбедь спрятал от степных коршунов. Отважная Лыбедь желала умереть, чтобы не приносить горе своему роду. Перун же дал ей бессмертие, превратив в тихую широкоплёсую речку. Ибо он, этот справедливый защитник славянского племени, хотел, чтобы оно выстояло, выжило, укрепилось. Потому уничтожал врагов явных и тайных. Потому своим гневом испепелял лукавых, злобных, криводушных и лживых — и давал силу тем, кто открыто становился на прю за волю и честь своего рода и народа... Гнев Перуна защищал их...

Давно над днепровскими взгорьями плыло ясное утро. А Нестора не оставляли видения-сны. Перед глазами всё ещё стоял седоусый широкоплечий Полянский князь Кий с тонким кожаным ремешком на челе, подвязывавшим волосы. Златокосая княжна Лыбедь... Пепелище Щекавицы... И Перун, защитник племён славянских.

Наконец стряхнул с себя сон и увидел, что через узкий вход его пещерки кто-то уже просунул ему кусок сухой перелечи и поставил глиняную кружку с водой.

Позавтракал. Поблагодарил Бога. А мысли его всё ещё лихорадочно витали то над разорёнными дулебскими оселищами, то над Княжьей горой... Новый град старого Кия теперь не там. Перенесли с той-горы за Боричев обрыв, на большую плоскую равнину. Нынче там и кафедральная София, и Бабин Торжок, и квадрига медных лошадей, которых ещё князь Владимир Великий привёз из Херсонеса и поставил на площади Бабиного Торжка. А Торжок этот также отодвинулся, ближе к спуску на Подол...