Гнев Перуна

Будимир поравнялся со жницей, которая приблизилась к дороге и поставила здесь сноп. Платок повязан до бровей. Одни глаза синели под ним. Жница была молода. Тонкий стан её перетягивал вышитый чёрными узорами пояс, белая сорочка, с красно-чёрными вьющимися стежками на рукавах, была ещё не вылинявшей. Подол сорочки искрился также красно-чёрным узором вышивки.

Увидев близко странника, жница остановилась, вытащила из-под локтя перевясло, закрутила его потуже, а глазами изучающе стала рассматривать незнакомца.

   — Да придут в помощь боги, — поклонился ей Будимир. Она только захлопала в ответ белыми выгоревшими ресницами. — До града ещё далече? — Спросил чепуху — град был перед ним. Жница звонко захохотала. — А водицы попросить можно? — Будимиру вдруг захотелось услышать её голос.

Девушка перестала крутить перевясло, подбежала к копне, стоявшей рядом, вытащила из-под неё кувшин и глиняную кружку, плеснула в неё чистую воду.

   — Старейшины нынче в граде? — вдруг вспомнил своё дело Будимир. — Я гонец. От уличей.

Лицо жницы будто посветлело под тонким загаром.

   — Степь? — прошептала тревожно.

   — Степь... Большая Степь... — вздохнул Будимир и двинулся дальше. Незавидна судьба тех, кто приносит плохие вести...

Будимир вскоре переступал порог княжеского дома. Что это был дом князя, сразу можно было догадаться, увидев над косяком двери в сенцах бунчук — конский хвост из чёрного блестящего волоса, сверху прикреплённый к концу древка большой круглой медяной пряжкой.

Князь Люб жил в большом доме. Такая же глиняная крыша, такие же низкие снаружи стены. Дом наполовину сидел в земле. В средине его ступеньки вели вниз. Зато горница была просторная и высокая.

В углу большого помещения, куда зашёл уличанин, стояла огромная печка на подмуровке из валунов. Как и стены, и потолок, печь была выбелена белой глиной, к тому же ещё и размалёвана красноватой и синей глиной — листья, цветы, петухи.

   — Не стой на пороге, проходи, — незнакомый голос пригласил Будимира в виталище.

Он ещё не обвыкся хорошенько с полутьмой, наполнявшей горницу. Оконца в стенах пропускали не много света сквозь толстую шкуру бычьего пузыря.

Посреди избы стоял невысокий светловолосый человек в длинной белой рубахе, в узких полотняных штанинах и добрых лаптях.

   — Я к князю Любу...

   — Я и есть князь Люб...

   — От уличей. От старейшин, и от волхвов, и от князя Вожика слово имею к тебе! — По обычаю, Будимир поклонился, коснулся правой рукой пола. — Степь идёт на наши и ваши поля.

   — Сие ведаем. — Люб оглянулся к пристенной скамье. Там выжидательно и тихо сидели два бородатых старца. Видать, старейшины.

   — Уличане просят вечем своим соединить наши мечи. Ни нам, ни вам самим не одолеть нашествие.

   — Мудро говоришь. Но вчера вот прибежал новый гонец от князя Вожика. Принёс иные слова.

Будимир широко раскрыл глаза. Иные? Вожик передумал сам, без веча? Без волхвов? Его, Будимира, внука вечевого князя Белонога, послало вече своего племени, всех родов, которые собрались в стольном граде Пересечене! Он может поклясться в том всеми славянскими богами. Он может рассечь мечом свою руку или грудь и на том мече и на крови своей принести самую большую клятву — поклясться жизнью своей матери и своего рода. Да расступится пред ним сырая земля, если он не так передал волю народа уличанского!..

Юноша сделал шаг вперёд, метнул взглядом по избе, молниеносно сорвал со стены меч — тяжёлый княжеский меч — и поднял его над своей вытянутой вперёд рукой. Князь Люб спокойно сложил руки на груди, слегка прищурил глаза на уличанина.

Будимир понял — князь всё же ожидает этой клятвы на крови!..

Тяжёлый меч упал на руку. Под лезвием, на рукаве, закраснелось огромное пятно.

   — Ах! — ахнул кто-то у него за спиной.

Будимир протянул меч Любу. Князь спокойно повесил его на место, кому-то, кто ахал за спиной Будимира, повелел:

   — Купава, найди-ка кусок чистого полотна.

У Будимира зарябило в глазах.

Через какое-то мгновенье та самая девушка-жница перетягивала куском полотна его руку. Теперь белый платок не прятал её лица — был завязан концами назад. Он вспомнил её смех и улыбнулся ей.

   — Как же буду молотить теперь твои снопы?

Девушка только заморгала золотистыми ресницами.

   — Снопов не придётся молотить, — вместо неё ответил князь Люб. — Нынче придётся молотить аланов...

   — Кто они? — удивлённо раскрыл глаза Будимир.

   — Большой кочевой народ, который живёт в кибитках и доит кобылиц. На наши земли идут аланы-ясы...

Лишь сегодня утром князь Люб узнал об этом. Самая далёкая застава росичей, поставленная в степи на равном расстоянии между Росью и Тясмин-рекой, уже перехватила несколько всадников, которые выведывали дороги для всей орды. Утром, на рассвете, с заставы прибежал гонец с этой новостью.

   — Купава, накорми хорошенько уличанина. Путь ещё далёкий у него...

   — С тобой пойду биться, князь.

   — Остуди своё сердце. Сядь, — посадил князь уличанина. Тот прижал к груди свою израненную руку.

   — Но... братоненавистник Вожик! Дай немного воев, князь. Всех уличей приведу!