Гнев Перуна

Женщины ступали осторожно, держась за руки. Одна была слишком старой, согнутой, тяжело опиралась на сучковатую палку. Другая — молода, легко переступала стройными ногами через сухие ветки, изгибаясь тонким станом, пробиралась сквозь заросли. Отрок ехал за ними на коне.

Вдруг молодая удивлённо остановилась, закрыла лицо руками. Нерадец замер, не поверил своим глазам, узнав в старой женщине свою мать.

   — Это ты, Нега?

Перед Негой Короткой вырос могучий воин в сияющей на солнце кольчуге и шлеме.

   — Я...

   — Кого ведёшь с собой?

   — А ты кто будешь? Будто... будто голос твой знаком.

   — Я Нерадец. Новый посадник в Чернигове.

   — Коль Нерадец, почто не называешь меня матерью?

   — Нету матери у меня. Я сам по себе.

   — У каждого листика есть веточка. У каждого дерева есть корень. Отречётся дерево от корня — и гибнет.

   — На то оно и дерево. А я, видишь ли, человек. Живу.

   — Разве ты живёшь? Ты давно уж пуст душой и сердцем, жалею, что я тебя ещё дитём в колыбели зельем не опоила! — Нега сердито плюнула на землю.

   — Ага, вот как нынче стражников маком опоила?

   — Никого я не опаивала!

   — Зачем высвободила её? — кивнул на женщину, стоявшую в стороне. — A-а, так это ты, Гайка? — Присмотрелся Нерадец и удивился, что эта долгожданная встреча не взволновала его сердце. — Я тебя сразу-то и не узнал.

Таина выпрямилась, тряхнула золотисто-русыми короткими прядями волос. Куда ж косу дела?

   — Думала — спрячешься?

   — Я не прячусь от тебя, Нерадец, — спокойно сказала Тайна и вздохнула.

   — Напрасно. Знаешь ведь, петля давно по тебе плачет или костёр ведьмовский. На площади в Чернигове или в Киеве, у Святой Софии, где захочешь.

   — Нет моей вины, — гордо отрезала Таина. Её серые глаза потемнели от вспыхнувшего гнева.

   — Есть, Гайка. Перед княжеской властью и ответ будешь держать.

И, забыв о своём первом порыве спасти Таину, вымолить для неё прощение у Владимира, он ощутил свою силу вершителя суда. Вот сейчас упадёт перед ним на колени. Заломит над головой руки... начнёт молить-причитать... Пусть!..

Но Таина молчала. На её побледневшем, в капельках пота челе резко обозначился круг ханской тамги. Нерадец ужаснулся. Она... Раба! Ногайского хана рабыня!.. Наконец её пересохшие от жажды губы жёстко усмехнулись:

   — Не быти сему, Нерадец. Мои боги меня защитят и спасут. Отпусти домой мать и помоги ей дойти.

   — Я не уйду от тебя, дочка, не гони, — встрепенулась Нега.

Нерадец хмыкнул — старая мать его, видите ли, себе и дочь нашла уж.

   — Иди, Нега, как и пришла, своей дорогой! — грозно обратился к матери. — А эту... свяжите ей руки.

Отроки вмиг связали Гаине руки за спиной.

   — Нелюди проклятые! Что делаете? Отпустите её! — вопила старая женщина.

На этот вопль никто не обращал внимания.

   — А мы ещё других беглых поищем. От суда княжьего никто не убежит! — Нерадец поднял вверх руку с кнутом. — Ведите к Чернигову.

Два отрока набросили на шею Гаины верёвку и повели её, как последнюю скотину. За ними, спотыкаясь, поплелась и старая Нега. Она задыхалась от ходьбы, роняла и вновь поднимала свою палку и опять спешила за Тайной.

Стояла горячая летняя пора. В воздухе висело влажное марево. Но когда выбрались из леса, сразу стало легче дышать и все почувствовали близость реки. В лицо повеяло прохладой, влагой, дыханьем луга. Ещё немного, и вот он — берег Десны.

   — Пить, — попросила Таина стражников.

Двое молодцов переглянулись, сняли с её шеи петлю. Разрешили подойти к воде.

Нега, всё спешившая помочь Гаине, увидела, как она вошла по колени в воду. Как наклонилась, держа за спиной связанные руки. Как опустила в тёплую волну своё лицо.

Запыхавшаяся Нега упала перед стражниками на колени:

   — Сыночки, отпустите душу праведную и чистую на волю. Весь век буду молиться за вас.

Нега прижималась лицом к их ногам, старалась обхватить их руками, целовала землю.

   — Уходи отсюда, старая. Служим князю, не тебе.

   — Охо-хо!.. Небо и боги! Помогите... Помоги, река Десна, — молилась Нега, обращаясь к земле, к небу, к реке... — Омываешь ты крутые берега, жёлтые пески и белые камни горючие своей быстриной и волной ясной. Спаси дочь мою единственную! Вынеси в чистое поле, в тёплое море, за топкие болота, за зыбучие пески, за сосновые леса. Мать-водица, река-голубица, бежишь ты по пенькам-колодам, по лугам-болотам, очищаешь берега и землю от гнуса. Сними и с Гаины, дочери моей, проклятье Мораны. Спаси от смерти её... Возьми вместо неё меня, немощную, всеми покинутую... Охо-хо... — молилась старая Нега на берегу Десны.

   — Мама, что ты так кручинишься? — крикнула ей от реки Таина. — Зачем мне жизнь такая? Не хочу жить... Прости!.. — Гаина посмотрела на своих стражников — они сидели на обрывистом берегу, переговаривались, — рывком бросилась в быстрину и накрылась волной.

Вскоре её голова вынырнула и вновь скрылась под волной. Лишь течение закрутилось-завертелось воронкой, принимая драгоценный дар.

Над зелёными лугами и тёмно-синей полосой леса прокатились раскаты грома. Вспенилась белой пеной Десна. Перун-громовик метнул огненную стрелу в сторону вдруг почерневшего леса.