Гневное небо Тавриды

- Внизу слева! Идут с набором, - уточняет Жуковец. Оборачиваюсь, вижу: идут на форсаже, оставляя за собой струи черного дыма.

- Оповестить группу! Приготовиться к бою! Маневрировать буду по вашим командам, - напоминаю стрелкам. - Все время сообщайте, где "мессеры"!

- Есть!

На высоте двух тысяч энергично разворачиваюсь к крымскому берегу. Левый ведомый Алфимов на вираже отстает метров на триста. Уменьшаю скорость, чтобы он смог нас догнать: ясно, что бой будет тяжелым, надо непременно держать строй.

- "Мессеры" снизу справа, идут на догоне в атаку...

- Короткими очередями!

От фюзеляжей ведомых тоже прочерчиваются трассы.

- "Мессеры" открыли огонь!

Круто отворачиваю вправо, пучки огненных пунктиров остаются в стороне. Самолет то и дело вздрагивает от очередей пулеметов. Алфимов еще не пристроился, держится метрах в ста слева сзади.

- Падает, падает гад! - ликующий крик Жуковца.

- Командир, сбили "мессера"! - подтверждает и Должиков.

- Во! Врезался в воду, ура!

- Не расслабляться!

"Мессерщмитты" с крутым разворотом взмывают вверх, чтобы зайти со стороны солнца. По всему видно: опытный враг, упорный.

- Слева сверху... Идут в атаку!

- Пятьсот, четыреста, триста... - отсчитывает дистанции Должиков.

Рокочут четыре крупнокалиберных пулемета башенных стрелков. Им вторят люковые.

Каким-то чутьем отворачиваю влево. Перед носом машины проносится сноп огня. Ложусь на крыло, снижаюсь. Ведомые - как на привязи.

- Саша, смотри! - кричит Должиков. Ведущий "мессершмитт" на момент зависает почти рядом. Стрелки трех машин упирают в него свои трассы. Фашист, задымив, по наклонной прямой устремляется вниз.

- Есть! Второй!

- Следить за остальными!

Оставшаяся пара фашистов не отказалась от боя.

Третья атака последовала сверху сзади с превышения в сто метров. Маневрируем со снижением. С дистанции двести метров гитлеровцы открывают огонь. Одна из очередей срезает руль поворота у машины Алфимова. С не полностью выпущенным шасси он тянет к берегу... Четвертая атака - сверху справа. Беспрерывно маневрирую, снижаясь к воде, стараясь ставить машину в положение, удобное стрелкам. Те дают интенсивный отпор. Ме-110 отстают, некоторое время преследуют группу на удалении, стреляя из пушек. Затем уходят на юг.

Оглядываю наш "клин". Удивительно цепко держались за мной Дарьин и Пресич. Будто заранее угадывали каждый маневр. С такими ведомыми можно с истребителями драться на равных. Что там на равных, ведь мы одержали победу! Еще и какую...

Быстро догоняем подбитую нашу машину. Она дымится, в любую минуту может взорваться в воздухе. Над Евпаторией приказываю Алфимову садиться на аэродром. Но он продолжает тянуться в хвосте группы...

В районе Джанкоя самолет Алфимова загорелся. Летчик произвел посадку в поле с невыпущенным шасси...

Вот как потом рассказал обо всем воздушный стрелок Николай Бухатченко.

- Я как раз собирался сфотографировать разрывы наших бомб, когда, оглянувшись, увидел, что сзади к нам приближаются четыре "Ме-сто десять". Доложил командиру и стал готовиться к бою. Пока убирал фотоаппарат и опускал в люк. люльку с пулеметом, один из фашистов успел выпустить очередь из всего бортового оружия. Наша кабина стала как решето. Стрелок-радист Николай Курашов, тяжело раненный в грудь, упал на пол. Когда я привел пулемет в боевое положение, второй "мессер" уже висел над нашим хвостом, метрах в тридцати сорока, я даже отчетливо видел лицо летчика. Может, на какую-то долю секунды я опередил его, врезал длинную очередь. "Мессер" споткнулся, перешел в крутое пикирование... врезался в воду. Остальные фашисты оказались вне поля зрения. Я быстро перелез на место Курашова и открыл огонь из турельного пулемета вместе со стрелками других самолетов. Вскоре и второй "мессер" спикировал в море. Два остальных пытались атаковать, но близко подходить опасались.

Тут я осмотрелся. Три наших "ила" шли впереди, мы отставали. Машина летела над самой водой, правый мотор не работал, бензин заливал крылья и фюзеляж, на хвосте болтались лохмотья рулей. Курашов лежал на полу, истекая кровью. Я быстро перевязал его, стал проверять связь. Рация не работала, но переговорное устройство уцелело. Доложил командиру обо всем случившемся и услышал, что он тоже ранен. Солнце уже заходило, я стал готовиться на случай вынужденной посадки на воду в темноте. Подтянул под колпак башни шлюпку, бортпаек, раненого Курашова. Но вскоре показался берег. Шли на высоте сто - сто пятьдесят метров. Уже темнело. На подходе к Джанкою загорелся левый мотор. Алфимов передал: "Садимся в поле". Шасси не выпускалось, пришлось сесть "на брюхо".