Гневное небо Тавриды

На берегу кипел ожесточенный бой: фашисты прикрывали погрузку своих войск, выведенных из боевых действий. Не успевшие оправиться от удара бомбардировщиков вражеские моряки не сразу обнаружили низко летящие самолеты. Заметили, когда торпедоносцы уже ложились на боевой курс. Борта кораблей и берег заклокотали сотнями орудийных вспышек. Киценко и Новиков пробились сквозь огневой заслон, но удачного завершения атаки не получилось: торпеда штурмана Басалкевича затонула, вторая, сброшенная Тихомировым, прошла в нескольких метрах по носу сманеврировавшего транспорта.

Пара Жесткова также не добилась успеха. Одна торпеда взорвалась за десяток метров до цели, очевидно, задев за камни, вторая уткнулась в берег.

С аэродрома на удар по тем же транспортам вылетела следующая пятерка - во главе с комэском-три Дарьиным.

В полк приехал командир дивизии, приказал построить экипажи, участвовавшие в первых ударах. Тридцать шесть авиаторов, только что вернувшихся из боя, выстроились на зеленом поле, невдалеке от К.П. Лица летчиков еще были мокры от пота, в глазах - напряжение и азарт. Киценко, Жестков и их штурманы стояли, опустив взгляды к носкам сапог.

Комдив коротко обрисовал обстановку. До полного уничтожения херсонесской группировки врага остались считанные часы. Но за эти часы большая ее часть может ускользнуть меж пальцев. И виноваты в этом будем мы.

- Мы, и никто другой! - жестко повторил комдив, глядя в упор на Киценко.

Иван, и без того донельзя удрученный неудачей, казалось, окаменел. Я стоял во втором ряду, как раз сзади, и видел, как наливается краской его шея, туго охваченная пружинящим целлулоидным подворотничком. Еще подивился: что он, так и летает в этой удавке? Нет, не тому, а что Канарев, Виктор Павлович, бывший наш командир полка, что он, не знает характер Ивана?

- Удар группы Киценко не получился потому, что торпеды были сброшены с больших расстояний...

Это уже был намек. Совершенно немыслимый в адрес Ивана. Я почувствовал собственным телом, как в нем дрогнуло что-то, точно сорвалась пружина, внутри. И как раз взгляд полковника задержался на его груди, на орденах, вызывающе отблескивающих на солнце.

- А еще...

Прошли секунды. Я не заметил, когда Иван поднял руку, но вдруг увидел, как мгновенно ослаб, отскочил от шеи тугой целлулоидный обруч...

- Ты что? - успел дохнуть в ухо, схватить за локоть.

Иван тяжело дышал. Я в упор смотрел на комдива, изо всех сил стискивая руку Ивана.

В чуть побледневшем лице полковника мелькнуло что-то вроде растерянности.

- Ну, ну...

- Виноват, товарищ полковник! - поспешил я покаяться за Ивана,

Виктор Павлович перевел взгляд, кивнул. Показалось, что благодарно.

- Ну-ну... Я ведь только напомнить... Вам, старым гвардейцам, однополчанам, а вы...

- Извините, товарищ полковник, - не попадая крючком в зацепку, вытянулся Иван.

- Ну-ну. Готовьтесь к повторному вылету, - обратился комдив ко всем. Понимаю, устали. Но выпустить нечисть из Крыма все равно не имеем права! За каждую вырвавшуюся сволочь придется расплачиваться жизнью нашего бойца...

Разошлись молча. А что тут скажешь? Только одно. Все на войне одинаково тяжело - и оборона, и наступление...

И еще одна сценка. Другого рода. На стоянке меня поджидает Леонид Клейман, наш мастер по электрооборудованию.

- Разрешите обратиться, товарищ гвардии старший лейтенант? С разрешения гвардии старшего техника-лейтенанта Белякова.

Такое вступление не могло предвещать ничего утешительного. Тем более, что отчасти я уже был подготовлен к нему дипломатичными намеками Жуковца, друга и соратника Клеймана по севастопольской обороне.

- Ну-ну, - повторил машинально, все еще находясь под впечатлением пережитого. - Да вольно же, вольно, не карантинная же команда.

- Возьмите меня в полет! - упорно не ослабляя левой ноги, выпалил бравый электрик.

- На удар ведь пойдем, дорогой мой!

- И что? Очень хочется посмотреть на Херсонесский маяк, на Севастополь...

- Сентиментальность, Клейман. Вряд ли что и увидите, кроме зенитных разрывов.

- Ну уж это... как повезет.

Вот именно. Как и кому. Если самого Клеймана еще можно было в какой-то степени счесть везучим, то никак не того, кто решится его взять в полет.