Гневное небо Тавриды

Вот этим предлогом и воспользовался Гармаш, чтобы принять непосредственное участие в боевых действиях.

- Чем я вам помешаю? А в Скадовске помогу подготовить машины к вылету. Мало что может случиться...

Случись что, техники в тридцать шестом бы нашлись. Но предлог в самом деле был налицо. И Жестков не смог отказать другу.

- Ладно, полетишь бортинженером, - пошутил. - Но какой ни инженер, подчиняться будешь Засуле. В кабине воздушных стрелков хозяин он.

Сверхштатный член экипажа Григорий Михайлович Гармаш в полете повел себя по-хозяйски. Внимательно осмотрел внутренность фюзеляжа, проверил крепления спасательной шлюпки, бортового пайка, пододвинул поближе к стрелкам ящик с запасным боекомплектом.

- Так-то надежнее будет.

Затем попросил разрешения у Засулы постоять на его боевом посту у башни.

- Пока летим далеко от берега, - предупредил Андрей. - И все равно смотреть надо в оба!

- Постараюсь, - скромно заверил "бортинженер". Погода благоприятствовала действиям торпедоносцев у цели: низкая облачность, ограниченная горизонтальная видимость позволяли нанести удар внезапно и с близкого расстояния. Но она же и затрудняла поиск. Сотни и сотни километров оставались позади, а кораблей противника обнаружить не удавалось. У Тарханкута встретились с туманом. Лететь дальше смысла не было. Ведущий лег на обратный курс.

Подходя к Севастопольской бухте, Жестков услышал голос стрелка-радиста:

- Командир, слева сверху заходят два Me-109!

- Приготовиться к бою! - скомандовал Жестков. - Андрей, дай ракетой сигнал ведущему.

Засула достал ракетницу, зарядил. Выстрелить не успел: самолет резко метнулся вправо, огненные трассы прошли в нескольких сантиметрах от крыла. Бросив ракетницу, Андрей намертво приник к пулемету.

Торпедоносцы прижались к воде, "мессершмитты" напористо атаковали сверху. Заклинило крупнокалиберный пулемет в машине ведущего. Маневрировать с боевой нагрузкой было трудно, Жестков принял решение сбросить торпеду. Его примеру последовал и Карпенко.

Жестков прикрывал его огнем. Появлялся то справа, то слева, откуда заходили "мессеры". Те поняли обстановку, наседали все нахальней. И все чаще на самолет Жесткова, видимо, уже считая машину Карпенко своей добычей.

Андрей Засула сражался за двоих, то и дело перебрасывая пулемет с борта на борт. Израсходовав боекомплект, заложил запасной. Один из фашистов, воспользовавшись минутной заминкой, навис прямо над башней. Засула длинной очередью сбил с него спесь: "мессер" задымил, ушел в сторону берега.

Второй продолжал атаковать. Работая за двоих, Андрей расстрелял и запасной боекомплект. Враг это понял, подошел почти вплотную, ударил в упор. И именно по кабине стрелка. Пуля попала Андрею в голову. Смертельно раненный, он опустился на пол...

К пулемету бросился Гармаш. Перезарядить не успел: "мессершмитт" подошел еще ближе. Почему он не стреляет? Ага. Очевидно, и у врага боеприпасы подошли к концу. Вот он совсем рядом, сквозь плексиглас видна торжествующе оскаленная морда...

И тут Гармаш увидел на полу заряженную ракетницу. Схватил, выстрелил. Фашист с перепугу принял след ракеты за пулеметную трассу, шарахнулся в сторону. И больше уже не решился подходить к вновь обретшему "боеспособность" коварному торпедоносцу...

Исхлестанные пулеметными очередями две машины возвращались на свой аэродром. Глаза Александра Жесткова заволакивались слезами: в кабине стрелков умирал его верный боевой друг...

Образ отважного воина-комсомольца Андрея Васильевича Засулы навсегда остался в памяти однополчан как пример самоотверженного служения Родине в самые трудные для нее дни...

 

Штурман Василий Галухин

Он появился у нас в эскадрильской землянке в один из мартовских дней сорок третьего года - плотный, в белесом от соли реглане, с припухлым от зимних штормов лицом, больше похожий на бедолагу шкипера с какого-нибудь портового катеришки, чем на нашего брата, чье основное рабочее место отделено плексигласом от внешних стихий.

- Старший лейтенант Галухин, - без промаха выделил из однородной компании в летном комэска. - Назначен к вам штурманом звена.

Сел, по-домашнему огляделся, крепко потер ладонь о ладонь и вдруг улыбнулся так весело и счастливо, что и нам на минуту почудилось, будто со стужи попали в уют чуть не родимого отчего дома.

Между тем за окном стоял тихий весенний день, в меру серый и обещающий солнце.

- В "мокрой" летал? - наметанным глазом определил собрата капитан Бесов, сам начинавший войну в гидроавиации.

- Двести боевых, - готовно ответил штурман заодно и на следующий вопрос. И, без стеснения, еще и на третий, прочтенный во взглядах сбившихся в уголке новичков: - Пара Красного Знамени, ребятишки!

Ребята, похоже, успели в него влюбиться. Что-то в нем было, в его улыбке, что позволяло не то что представить, а и как будто припомнить его широколицым задорным мальчишкой, хоть по годам новый штурман скорей подходил к комэску, чем даже к нам, предвоенным выпускникам.