Гнездо

– Тебе, наверное, не надо бы опаздывать, – Уокер поднял запястье, демонстрируя часы, свадебный подарок Джека – редкий «Танк» от Картье, сороковых годов. Обошлись они в небольшое состояние; Уокер об этом не подозревал. Это было еще одной причиной ненавидеть Лео за то, что он так облажался: теперь Джек не мог мысленно не наклеивать на все, что им принадлежало, огромный неоновый ценник, горько сожалея обо всех покупках последнего года, даже лет, включая все важные траты на их в остальном идеальную свадьбу.

– Обожаю эти часы, – сказал Уокер, и от нежности в его голосе Джеку захотелось швырнуть бокал в кирпичную стену напротив. Он почти ощутил сладостное облегчение, которое затопило бы его, когда свинцовый хрусталь разбился бы на миллион кусочков. Вместо этого он встал и поставил бокал обратно на стол, стукнув донышком.

– Не дай им себя разозлить, – сказал Уокер, ободряюще похлопывая Джека по рукаву. – Просто выслушай Лео, а потом поговорим.

– Поговорим.

Джек застегнул пальто и пошел вниз по лестнице к двери на Вандербильт-авеню. Ему нужно было подышать свежим воздухом перед обедом; может быть, пройтись вокруг квартала. Проталкиваясь сквозь ленивую субботнюю толпу, он услышал, как кто-то зовет его по имени. Он обернулся и не сразу узнал женщину в берете, улыбавшуюся изо всех сил поверх связанного вручную розово-оранжевого шарфа, махавшую и кричавшую ему. Он стоял, смотрел, как она приближается, а потом невольно улыбнулся. Беатрис.

Беатрис Плам была завсегдатаем «Мерфи’с», одного из пабов для пассажиров пригородных поездов на коротком отрезке Сорок третьей улицы, упиравшемся в Гранд Сентрал. Беа приятельствовала с хозяином – Гарри, ирландцем и старым другом Така. Так одобрял, как Гарри наливает пинту и как, когда в баре становится тихо, поет высоким пронзительным тенором – не всякий там туристический репертуар вроде «Danny Boy» или «Wild Rover»

, но что-то из ирландских песен протеста – «Come Out Ye Black and Tans» или «The Ballad of Ballinamore». Гарри одним из первых пришел к Беатрис, когда Так умер. Вынул из кармана бутылку «Джеймсона», налил им обоим, торжественно произнес:

– За Така. Да ложится дорога ему под ноги.

Иногда, при правильном освещении, Беатрис считала Гарри красивым. Иногда думала, что он на нее слегка запал, но выяснять не хотела – он был слишком близок с Таком.

– Ты сегодня рановато, – сказал Гарри, когда она вошла в бар незадолго до полудня.

– Семейный обед. Выпью кофе, плесни туда немного.

Гарри откупорил «Джеймсон» и щедро налил в кружку, прежде чем добавить кофе. Солнце светило ярко и висело в безоблачном небе достаточно низко, чтобы на мгновение ослепить Беа, когда она села на свое любимое место рядом с узкой витриной. Она встала и передвинула шаткую барную табуретку в тень, подальше от двери. Казалось, что сейчас не октябрь, а январь. В зале пахло печкой, грязной шваброй и пивом.

– Аромат богов, – говаривал Так.

Он больше всего на свете любил полутемные бары в солнечный денек. Включился музыкальный автомат, Розмари Клуни и Бинг Кросби запели «Baby, It’s Cold Outside». Беа и Гарри усмехнулись, переглянувшись… у людей совсем нет воображения.

Беа очень хотела увидеть Лео, но ей было тревожно. Он не ответил ни на один ее звонок в реабилитационную клинику. Наверное, был зол на них всех. Она гадала, как он выглядит. В последний раз, когда она его видела, в ту ночь в больнице, ему зашивали рассеченный подбородок, он был вымотанным и оцепеневшим. Да и за несколько месяцев до аварии он выглядел ужасно: обрюзгший, уставший, нехорошо раздраженный.

Беа волновалась, что сегодня за обедом случится скандал. Джек и Мелоди все больше сходили с ума из-за ситуации с «Гнездом», и она предполагала, что оба они готовы потребовать то, что им причитается. То, чего хотела от Лео сама Беа, волновало ее не в первую очередь. Сегодня ей хотелось как-то удержать своих вечно ругающихся братьев и сестру от ссоры, пусть всего на день, просто для того, чтобы Лео успел – она не знала, что именно. Нужно было придумать какой-то план, который утихомирит Джека и Мелоди, а еще даст Лео достаточно пространства, чтобы он не оттолкнул их вовсе – или не сбежал.