Гнездо над крыльцом

Осенние миграции полевых воробьев немного похожи на перелет. Стаи держатся одного направления и одной дороги, чаще всего речной долины, где и корма достаточно, и мест для ночевки: под береговыми обрывами, в переплетении обнаженных корней, под защитой обвисших дернин спокойно сидят до утра в полной безопасности, и — крыша над головой.

Каждая стая держится во время миграции особняком, не приставая к другим, но и не теряя с ними какой-то связи. Летят лишь ранним утром, почти на рассвете, а весь день уходит на кормежку. Так что разовые броски большими, видимо, не бывают. Да мы еще и не знаем, какое расстояние может преодолеть воробей в беспосадочном полете. Не знаем даже приблизительно, кто летит в кочевых стаях: самцы и самки вместе или порознь, молодняк и взрослые совместно или отдельно. Знает ли кто дорогу и цель перелета, или летят, как ветер подскажет? Когда и как происходит возвращение, и кто возвращается? Ведь многие за время скитаний находят себе новую родину, где остаются навсегда, оседая новой семьей на постоянное жительство. Вопросов много, а ответов, даже предположительных, пока еще очень мало. Но с местностью полевые воробьи знакомы лучше домовых и лучше ориентируются в пространстве.

Полевой воробей, как и другие наши старинные соседи — скворец, галка, воронок, любит постоянно жить среди дикой природы, устраивая гнезда в дуплах лесных деревьев, в пустующих норках береговых ласточек. А ходить воробьи не умеют, и по низенькому и довольно длинному земляному коридору прыжками передвигаться очень неудобно, но ничего, живут. Семейный уклад воробьиной жизни прост: пара заключает постоянный, на всю жизнь, союз, и живет в ладу сколько жизни хватит. Взаимная привязанность потом уже не нуждается ни в каких подкреплениях и подтверждениях верности. И даже соединению пары не всегда предшествует токование, которое довольно похоже на ухаживание у домовых воробьев. Самец без назойливости и довольно почтительно скачет, поставив хвост торчком и немного приспустив крылья, вокруг своей избранницы чуть ли не на расстоянии нашего шага. Самка делает вид, что это ее не интересует и внимательно разыскивает что-то на земле. После такой встречи обычно и заключается пожизненный союз.

Никогда мне не приходилось видеть, чтобы благосклонности самки добивались сразу четыре-пять самцов, как у домового воробья. Помолвка совершается наедине, тихо и навсегда. Потом пара неразлучна. В этом особая трогательность воробьиных отношений: маленькие и — вместе, и никакой подчиненности — полное равенство.

Самец и самка ростом и нарядом абсолютно одинаковые, элегантные, аккуратные, чистенькие. Поэтому трудно определить, каждой ли птице находится пара. Видимо, постоянно существует какой-то резерв холостяков. На эту мысль наводят небольшие стайки, встречающиеся тогда, когда все воробьиное племя занято выращиванием птенцов. Такие холостяцкие или полухолостяцкие ватажки, не распадаясь, по нескольку дней живут в очагах дубовой листовертки, поедая множество гусеничек этой бабочки, оголяющих майские дубравы.

После того как пара, вырастив за лето два выводка, снова остается одна, она каждое утро хотя бы на несколько минут прилетает к оставленному жилью, наскоро осматривая его (не занял ли кто). Если поблизости с недвусмысленными намерениями в это время крутится третий, самец без злости, но довольно решительно отгоняет его. Эти несемейные самцы, видимо, сначала присматривают свободное жилье, а уже потом — с кем делить его. Они побольше, чем семейные, тратят времени на осмотр убежищ, да еще и на пробное «сватовство»: ведь большинство воробьиных помолвок приходится на дни золотой осени. В это же время происходит и смена наряда, но «женихов» не смущает то, что они еще не одеты для такого торжества: в оперении еще много старого пера, хвост ступеньками. Но все, как один, смелы, бойки, одним словом, без предрассудков.

Полевые воробьи лишены той агрессивности в отношении своих, которая свойственна воробьям домовым. Ведь у тех драки за корм, за перья для гнезда, за что-нибудь еще, беспричинные грубые ссоры, применение силы при ухаживании — явления самые повседневные. У полевых такого не бывает. У них даже взгляд и внешний вид уже свидетельствуют о миролюбии и беззащитности. Я видел, как сизоворонка с наглостью сильного выпотрошила их гнездо. Воробьи, и самец и самка, словно оцепенев от горя и ужаса, сидели тут же, не сделав ни единой попытки, чтобы защитить и спасти птенцов.