Когда он иссяк, я сумела подняться на ноги, но идти никуда не пришлось. Прямо передо мной выросло высокое зеркало в тёмной раме, свитой из потемневших коряг. Неясные тени шныряли вокруг и даже едва различимо хихикали. Но я не озиралась на них, не пыталась выследить, разглядеть. Всё моё внимание заняло отражение.
Я видела себя, смотрела в собственные испуганные агатовые глаза.
Вот гниль пошла по телу. Она поглощала меня изнутри, сочилась чернотой под белой кожей. Я понимала, что это всё не настоящее. Только организму было плевать: страх жаром приливал к мышцам, сердце просилось прочь из грудной клетки, и меня начинало колотить от ужаса. Переводя взгляд с рук на отражение, я начала медленно отступать, не желая ни верить, ни созерцать.
По отполированной глади пошла рябь, будто от камушка, брошенного в воду. Проступили другие черты — очень похожие. Такие же светлые волосы, смоляные брови и глаза. Показавшаяся женщина была старше меня, а ещё я знала, что она чистокровная бриарейка из старинного, но полностью почившего рода.
Мама, теперь она смотрела на меня из зазеркалья.
Жуткая, мёртвая, с прогнившими венами и заволоченными бельмом глазами.
— Мамочка... — позвала я, а ладони невольно легли на стекло.
Она улыбнулась: белые зубы покрывала чернота, будто она почистила их углём. Где-то я уже слышала эту мысль... Ах, да, точно. Такие же зубы были у женщины с помидором. Так вот откуда у меня этот образ в голове.
Мамины ладони тоже легли на стекло с изнаночной стороны зеркала — и пальцы сцепились с моими в замок. Глаза женщины больше не напоминали материнские, то были фасетки насекомого. В ужасе я дёрнулась и вытащила это существо с оборотной стороны, невольно повалила прямо на себя.
Пасть разверзлась, меня встретили сотни стеклянистых клыков, а из глотки бросилось жало...
Росчерк стали, и отсечённый шмоток плоти с торчащей костяной иглой шмякнулся в грязь. Тени встревоженно зашептались и разбежались, исчезли, будто кусочки сахара в чашке чая. Светлее в коридоре не стало.
Существо, притворявшееся моей матерью, с воплем отпрянуло. Обрубленная кишка забилась в воздухе, разбрасывая чёрные капли, и втянулась в пасть. Глаза насекомого с ненавистью посмотрели на обидчика.
Я тоже посмотрела, потому что никак не ожидала нового персонажа в своих грёзах.
Из полумрака выступил сапог, следом под невесть откуда забрезживший свет попало длинное полотнище металла. Нет, не сталь — их порой бывает трудно отличить, но есть нечто неземное в этом холодном блеске, он будто говорит: «да, я есть вечность, меня не сокрушить». Адамантовый клинок.
На короткий миг мне подумалось, что это оружие брата, но у него меч прямой, двухлезвийный, у этого заточена только одна сторона, а обух скошен в острый коготь.
Да и хатана он не носит.
Глава 8
Чешуя крепилась к его лицу удивительной мозаикой: каждая чешуйка точно подогнана под соседок, будто базальтовые бруски мостовой. Выступающие надбровные дуги несли более крупные пластинки, а вот на щеках они мельчали. Свет окатывал это роговое покрытие, выявляя нюансы и оттенки: тёмно-зелёные мазки на более светлой основе.
Я остолбенело пялилась на нахаша, а локти упирались в грязную лужу.
Не сразу пришло осознание, что этот змеелюд мне уже встречался.
Следом я поняла, что на его лице нет слоя засохшей глины, свежей — тем более.
Покрывало с головы полностью спало на плечи, открывая тройной гребень: не высокий, но выразительный, с черепичным нахлёстом, какой кровельщики выкладывают на коньках. И нечто ужасно знакомое померещилось мне в рядах этих чешуй.
Жёлто-оранжевые глаза в обрамлении мрачной зелени казались янтарём в идеально подходящей оправе. Вертикальные щелки зрачков сузились, реагируя на свет. Сон казался настолько реалистичным, что мог поспорить с явью.
Когда эти удивительно красивые, но чуждые глаза оторвались от чудовища в изодранном платье и бросили взгляд на меня, на миг их закрыла тонкая кожица третьего века: нахаш моргнул, не переставая видеть.
Плоский нос рептилии недовольно пыхнул через прорези ноздрей, а покрытые жёсткой каймой губы разлепились.
— Только этого не хватало, — без явного шипения, но всё же с призвуком его произнёс нелюдь. — Давай, милая, нападай, — это он сказал монстру, сбросившему личину моей матери и медленно обходившему его по дуге.
Рукоять фальшиона лежала в чешуйчатой руке необычным хватом, ведь длинные когти мешали сжимать её подобающим образом. Так странно было видеть это оружие богов в лапах рептилии.
Существо издавало неприятные, урчащие звуки и таращилось миллиардами фасеток. Его ноги уже совсем не напоминали человеческие, а пальцы на руках начали удлиняться: появились новые фаланги с узлами суставов, когти отросли и окрепли саблями. Одежда будто успела одряхлеть и развалилась тряпьём, так что ничто не мешало твари передвигаться скачками — что она и сделала, болтыхая обвислыми мешками сисек.