— И ш-што ш-ше тебя с-с-смущ-щ-щает? — ящер обернулся с улыбкой.
Я пристыжённо мотнула головой.
В дверь постучали, после дозволения со стороны Хасурха вошли те подростки с парой ушатов воды. Они с любопытством попялились на меня да ушли. Со вздохом я задвинула занавесь и принялась стягивать грязную, изодранную одежду. На что ушло время: крючочки корсета никак не хотели поддаваться. Однако содрав его я ощутила до того божественное облегчение, что почти заплакала.
Напрочь о нём забыла, хотя могла содрать с себя или расстегнуть давным-давно.
Пресветлая Дея, неужели я пробегала всё это время в корсете? Пережила столько ужасов: бешеные скачки, встреча со звероловкой, Бесовы Жернова, смерть Санды, выживание в лесу, катание на рахше — и всё это не снимая проклятого корсета! Да я просто монстр. Интересно, что бы получилось, не сжимай эта дрянь мои рёбра? Небось с самого Архудерана бы шкуру сняла. Ужас, просто ужас.
Змеелюд с красным гребешком передал мне мочало и отрезы ткани в качестве полотенец, и я начала смывать с кожи грязь и кровь — свою и шакса. Вода стремительно темнела, из неё на меня пялилось жуткое чудище с осунувшимся лицом и чернючими глазами в обрамлении не менее тёмных кругов. На лбу и щеке бугрились воспалённые гнойники, шее досталось ещё сильнее. Зато вот красная лента из потрёпанной косицы никуда не делась — только перемазалась, да кончики обвисли.
Я с наслаждением выплела и бросила её на изодранную одежду. Вышла обратно к нахашу босяком: когда стягивала сапоги, погрузилась в болезненные воспоминания, но постаралась разогнать их. Не время сейчас для рефлексии. Есть вопросы поважнее. Например, собираются ли эти лесные партизаны отпускать меня домой? Очень хотелось бы осведомиться. Ведь я слишком много увидела и узнала.
— С-с-сабирайс-с-ся на с-с-стол, — когтистая рука указала на вытянутую столешницу, накрытую чистой, но очень застиранной тканью. Обычный обеденный стол, если честно. С обычной для сельской местности скатёркой. Рядом возвышался столик поменьше, куда семиш выложил весь необходимый инвентарь.
Невольно сглотнув, я села на столешницу, оставшись замотанной в выданное мне полотнище: понятно, что придётся оголиться полностью, но очень уж хотелось оттянуть этот радостный момент. Улеглась, ручки по швам сложила, да мысленно помолилась.
Ящер начал с лица: протёр гнойнички смоченной в спиртовой настойке тряпочкой. После чешуйчатая рука скользнула над моим челом, а веки рептилии смежились. К моему удивлению появилось ощущение покалывания на коже. Нечто похожее я испытала при общении с мэтром Майроном и Браденом. Колдунство подпустил этот нахаш, вот что.
— Извините, — подала я голос, и светло-зелёные глаза недовольно открылись. — Вы чародей? Просто, если собираетесь применять ко мне магию, хотелось бы узнать заранее.
— Милая, я с-с-семиш-ш-ш. С-с-сама моя пр-р-рир-р-рода пр-р-редполагает наличие бош-ш-шественного благос-с-словения. Пр-р-росто доверьс-с-ся мне.
Моргнув третьим веком, он вернулся к своим пассам и начал что-то тихо шипеть под нос. Поди заклинания — или молитвы.
Блин, как же неуютно. Вот ещё одно существо, обладающее сверхчеловеческими — или сверхнахашскими — способностями совершает надо мной нечто, совершенно мне неподконтрольное. Но хотя бы понятно, кто зачаровывает можжевельник и почему семишей так выделяют в змеелюдском обществе. Занятно, что у них наличие одарённости проявляется в физиологических изменениях. Странно, что мне не попадалось упоминаний этого факта... хотя ящеры вообще довольно скрытно относятся ко всему, что связано с их верованиями и жречеством.
Также забавно, что для нахашей колдовской дар и божественное благословение — одно и то же. Сколько тёрок до прихода Архудерана было между нашим духовенством и магами... Хотя есть нечто неприятное в том, что надо мной совершают молитвы Нираху, чужому богу. А ну как собственные обидятся? Но сейчас я в таком состоянии, что и крокодила бы в задницу поцеловала ради облегчения — если тот в благодарность не попытается откусить мне башку.
— Да, чувс-с-ствую их, — прошипел Хасурх. — Повес-с-сло, ш-што это с-с-семена, а не личинки. Они не такие подвиш-ш-шные, не уш-ш-шли глубоко в ткани. С-с-сумею ис-с-свлечь.
Стало ещё тревожнее, жим-жим подкрался. Пальцы змеелюда скрючились над одним гнойничком — появилось жжение, зуд, началась пульсирующая боль. Через миг я зашипела не хуже нахаша, а засевшее под кожей семечко проложило себе дорогу обратно. Ранка выплюнула его, и эта мелкая погань зависла в воздухе между когтей рептилии.
Поразглядывав его немного в свете керосиновой лампы, подвешенной на крючок к матице, Хасурх бросил зачаток нерождённого чудовища в керамическую миску и вернулся к своему занятию.