Гнилые болота

Молодыя дйствующія лица моей исторіи вспорхнули со своихъ мстъ и, какъ перелетныя, вольныя птицы понеслись изъ Петербурга. Веселы и шумны были проводы, вс надялись увидться, сойтись черезъ годъ въ Москв и снова зажить разумною, дятельною и счастливою жизнью, принося посильную пользу себ и ближнимъ. Будущность не пугала ихъ, какъ угрюмое привидніе, но манила и звала къ себ: они ей были нужны, они готовились быть колесами и винтами управляемой ею машины, а не выгодными колодами, гніющими на пути и мшающими спшному шествованію людей впередъ. Но зачмъ же они бжали изъ Петербурга въ Москву? Разв только тамъ можно жить и дйствовать честнымъ людямъ? Разв здсь омутъ, пучина? Нтъ, тысячу разъ нтъ! Города вс равны; для насъ же Петербургъ самъ по себ былъ миле всхъ другихъ городовъ; мы привыкли къ нему и, можетъ-быть, никогда не разстались бы съ нимъ, если бы было можно не встртиться въ немъ съ разными постылыми личностями, не слышать безсмысленныхъ рчей и розсказней старыхъ знакомыхъ, не тревожиться семейною грязью. Мы чувствовали невозможность всего этого и, желая совершенно новой, нами и по нашему устроенной жизни, переселились. Намъ нужна была полнйшая свобода, нужна была возможность жить вмст. Больше мы ничего не желали, зная, что вс остальныя блага сумемъ добыть своими молодыми силами и упорнымъ трудомъ.

Черезъ годъ мы встртились въ Москв, наняли вмст квартиру. Пошла наша жизнь по-нашему. Въ продолженіе недли киплъ и поспвалъ нашъ трудъ, каждый членъ заработывалъ по-своему деньги, умножая общій капиталъ, и не боялся въ случа болзни остаться безъ присмотра и безъ ды, какъ это часто случается съ бдными одинокими студентами, умирающими въ дрянныхъ больницахъ. По праздникамъ собирался у насъ кружокъ разной молодежи, лились сужденья, кипли споры; не юлилъ, не вертлся человкъ, ршаясь высказать своему собесднику рзкое слово правды, и не злился этотъ собесдникъ, выслушивая правду. Свобода мнній была у насъ полная. Новому знакомому сначала казалось страннымъ, что въ этомъ обществ безбородой молодежи часто появлялись два старика: мой отецъ и моя мать; но, мало-по-малу, онъ знакомился со стариками и понималъ, что если съ ними нельзя говорить о научныхъ предметамъ, то всегда можно посовтоваться въ трудныхъ житейскихъ длахъ, не боясь услышать отъ нихъ нелпый или подлый совтъ. Ихъ часто называли посторонніе юноши отцомъ и матерью, что, разумется, возбуждало веселый смхъ кружка, а отецъ шутливо говаривалъ: «Значитъ, у насъ сегодня родины, семьи прибыло. Право, выгодно имть такихъ дтей, которыя хлба не просятъ, а уваженіе оказываютъ». Ни тни сентиментальности и приторности не было въ нашихъ взаимныхъ отношеніяхъ; но мы искренно любили другъ друга и не стыдились это высказывать.

— Ужъ вы не цлуетесь ли между собою, когда остаетесь наедин? — спросилъ кто-то у Калинина, услышавъ отъ него, что онъ горячо любитъ насъ.

— Зачмъ цловаться! Поцлуи одна штука, а любовь другая штука, — отвчалъ Калининъ, улыбаясь.

— Все же это пахнетъ маниловщиной. Я кром себя никого не люблю.

Господинъ, говорившій это, называлъ себя нигилистомъ.

— Ну, значитъ, недодланный ты человкъ, ты плохо себя любишь, если любви друзей не ищешь. Ты, братъ, видно, не бывалъ въ передлкахъ, когда радъ бы въ ноги всмъ накланяться, только, бы друга помощника найти.

— Такъ, значитъ, ты друзей за ихъ способность къ услугамъ любишь?

— Именно такъ! только замни слово «услуга» словами: «помощь и защита». Спроси Рудаго и братію, они то же теб скажутъ.

— Это какая-то мщанская проза.

— Вотъ и выходитъ, что ты недодланный человкъ. Не мщанская проза и не маниловщина тутъ, а настоящія людскія отношенія. Понадобится кому-нибудь изъ моихъ друзей, чтобъ я его поцловалъ — ну, и поцлую; понадобится моя защита — защищу. То же сдлаетъ и для меня каждый изъ нихъ… Поцлуи-то я, разумется, для красоты слова привелъ: этого добра моимъ друзьямъ, можетъ-быть, и въ вкъ не понадобится.