Гнилые болота

Это было въ пятницу; въ субботу уже весь классъ зналъ о нашей ссорѣ. Насъ такъ привыкли видѣть вмѣстѣ въ теченіе нѣсколькихъ лѣтъ, что теперь всѣмъ казался страннымъ этогь разрывъ. Торжествующимъ былъ я. Розенкампфа всѣ ругали за его неуступчивость и насмѣшки. Я имѣлъ глупость и подлость слушать, какъ ругали моего любимаго друга; я даже самъ пожималъ плечами и говорилъ: точно, съ нимъ трудно ладить! Между тѣмъ этотъ человѣкъ, съ которымъ было трудно ладить, былъ для меня единственнымъ дорогимъ существомъ въ школѣ, и я желалъ только примиренія съ нимъ. Почему же я игралъ эту грустную роль? Потому же, любезный читатель, почему играли ее многіе изъ вашихъ знакомыхъ, почему, можетъ-быть, будутъ играть ее и ихъ дѣти. Виноваты тутъ дурное воспитаніе, отсутствіе честнаго взгляда на отношенія къ людямъ, вѣтреное желаніе порисоваться, привычка говорить первое попавшееся на языкъ слово. Кто изъ насъ не слушалъ, какъ безъ причины бранили при немъ друзей, и не считалъ безчестнымъ молчать или поддакивать? а потомъ самъ удивился, если друзья отворачивались и сторонились отъ него?

— За что? — спрашивалъ онъ себя.

— Другомъ не умѣешь быть, — отвѣчалъ слишкомъ поздно проснувшійся разсудокъ.

XVI

Горе

Прошло дней пять, а Розенкампфъ не приходилъ ко мнѣ съ предложеніемъ помириться; я не могъ впередъ протянуть ему руку, отъ этого простого поступка удерживало меня, чувство мелочного самолюбія, которое дѣлаетъ не только дѣтей, но даже неглупыхъ людей пошлыми глупцами и вызываетъ множество самыхъ комическихъ, продолжительныхъ ссоръ, возникшихъ изъ пустяковъ. Мнѣ было до того тяжело и скучно безъ друга, что это чувство отражалось на моемъ лицѣ, и его замѣтили многіе товарищи.

— Охота вамъ скучать объ этомъ подкидышѣ! — сказалъ мнѣ разъ Онуфріевъ, юлившій передо мною, какъ бѣсъ, во все время ссоры.

— О какомъ подкидышѣ? — спросилъ я въ недоумѣніи.

— Да о Розенкампфѣ; вѣдь онъ не родной сынъ покойнаго генерала; генералу подкинули его на другой день свадьбы.

— Свинья! — оборвалъ я Онуфріева и повернулся къ нему спиною.

— За что обругалъ тебя Рудый? — разспрашивали мальчишки, слышавшіе мое восклицаніе.

— За то, что я ему сказалъ правду, что Розенкампфъ подкидышъ, — отвѣчалъ Онуфріевъ.

Онъ былъ окончательно испорченъ грязью мѣщанской жизни.

— Какой подкидышъ?

— Да такой, какіе бываютъ подкидыши; сынъ какой-нибудь…

Онуфріевъ нагло произнесъ то названіе падшей женщины, которое рѣдко произносится и большими.

— Я давно зналъ это, да говорить не хотѣлось, а теперь къ слову пришлось. А Рудый туда же — ругается, забылъ, вѣрно, что самъ лакейскій сынъ…

И вотъ началась въ нашемъ классѣ одна изъ гнусныхъ исторій разбирательства званій нашихъ отцовъ, высказалось первое проявленіе страсти къ сплетнѣ, и облетѣла сплетни весь классъ; кто выслушалъ ее да плюнулъ чуть не въ лицо сплетнику, а кто и задумался надъ нею. какъ надъ чѣмъ-то важнымъ и лично до него касающимся. Услыхалъ и Розенкампфъ горькій упрекъ за свое происхожденіе, и сильно кольнулъ онъ несчастнаго мальчика, старавшагося столько лѣтъ казаться законнымъ сыномъ генерала. Я тоже упалъ съ высоты своего величія и отрезвился. Первымъ моимъ дѣломъ было подойти и объясниться со старымъ другомъ и попросить у него извиненія.

— Коля, перестань дуться, — нѣжно сказалъ я ему:- помиримся, пожалуйста.

— Оставьте меня! Вы мнѣ мѣшаете учиться.

— Ради Бога, Коля! извини меня, я ни въ чемъ не виноватъ, говорилъ я, волнуясь.

Я уже вполнѣ ясно понималъ всю гадость происходившаго вокругъ меня.

— Вы ни въ чемъ не виноваты, вотъ эти мерзавцы виноваты! — произнесъ Розенкампфъ, указывая на сидѣвшихъ въ классѣ учениковъ, и изъ его глазъ закапали крупныя слезы. — Но подите отъ меня прочь и никогда не подходите ко мнѣ; я васъ такъ же не люблю, какъ и ихъ, слышите вы? Я никого не люблю!

Онъ зарыдалъ и поспѣшно ушелъ изъ класса.

Читатель въ своемъ мѣстѣ узнаетъ грустную исторію Розенкампфа.

Я сѣлъ на свое мѣсто, моя голова находилась въ состояніи опьянѣнія. Кое-какъ прошло время до двѣнадцати часовъ, наконецъ, послышался звонъ колокольчика. Всѣ школьники побѣжали на дворъ, начались веселыя дѣтскія игры, полетѣли комки снѣгу, раздались шумъ и смѣхъ, закипѣла молодая жизнь. Хорошо, если бы всѣ дѣти ловили эти мгновенья, и не было бы ни у одного ребенка ни горя, ни наказанія, ни желанія заводить не дѣтскіе дрязги, ни стремленія обижать своихъ собратовъ. Къ сожалѣнію, и то, и другое, и третье было въ нашихъ дѣтяхъ.