В соответствии со служебным расписанием я подлежал юрисдикции 13-го полевого суда. Однако мое дело направили в 12-й полевой суд, вышестоящим начальником которого являлся Богуш. В качестве заседателей подобрали офицера для поручений у Богуша майора Левицкого и офицера из штаба Богуша капитана Хомюка. Таким образом, все было подготовлено в семейном кругу обоих генералов. Роли были распределены весьма предусмотрительно, так что никаких неожиданностей не могло быть. Приговор был вынесен, когда «обвинение» еще только направлялось в суд ради соблюдения чистой формальности, необходимой, чтобы ввести в заблуждение окружающих и общественное мнение.
Тем временем до моего сведения довели «обвинительное заключение»: капитан Марнхайм, правая рука начальника юридической службы армии полковника Рома, прочитал мне сфабрикованное заключение и «постановление суда» о содержании меня под стражей до судебного разбирательства, сообщив при этом, что я имею право обжаловать это постановление перед вышестоящей инстанцией, коей являлся тот же Богуш.
После этого офицер жандармерии поручик Червинский препроводил меня в военную тюрьму в Иерусалим. Произошло это 18 ноября 1943 года.
Прибыв в тюрьму, я узнал, что камера для меня была приготовлена уже более двух недель назад. Об этом рассказал мне начальник тюрьмы поручик Трешка.
Я решил сохранять спокойствие и по мере возможности защищаться, используя все доступные при тех обстоятельствах средства. Начал с требования предоставить мне адвоката. В этом мне было отказано. В то же время, чтобы создать видимость законности, мне выделили из своей компании «защитника». Это был поручик Ежи Ясинский. Увы, он не счел уместным даже прийти ко мне, несмотря на мои неоднократные просьбы.
Вся защита свелась к получасовому свиданию с Ясинеким перед самым судом. Характерным было также снятие с должности начальника тюрьмы поручика Трешки, о котором знали, что он мой знакомый. Я решил действовать и в ближайшее воскресенье попросил ксендза Хрыстовского, приходившего к нам проводить богослужение, исповедать меня. Во время исповеди я под присягой посвятил ксендза (которого в общем хорошо знал, так как он был капелланом епископа Гавлины) в подоплеку расправы Андерса надо мной. Передал ему также ряд писем и документов для вручения Соснковскому.
За передачу их верховному главнокомандующему ксендз был снят с должности военного священника и приговорен к шестимесячному тюремному заключению. Часть наказания отбывал в той же тюрьме, в соседней камере.
А тем временем я получил следующий ответ самой высокой военной инстанции:
Как видно, это была цена, которую Соснковский заплатил за несколько месяцев пребывания на посту Верховного Главнокомандующего. Не желая восстанавливать против себя такого грозного соперника, как Андерс, он, подобно Пилату, умыл руки, передав дело о моем «преступлении» на рассмотрение подчиненного Андерсу военно-полевого суда.
В этих условиях суд, вполне понятно, был избавлен от необходимости руководствоваться законом, был избавлен от опасений, что правда может обнаружиться и что приговор не будет утвержден вышестоящими инстанциями.
Следствия вообще не существовало. Суд получил весь материал от начальника юридической службы Рома, а тот — от командующего армией, и этого было достаточно. Какое же тут нужно следствие? Кому и зачем? Командующий армией приказал, назначил судей, а начальник юридической службы определил приговор. Вот и все.
Сначала председателем суда назначили майора Гисяка, который не пользовался особым благоволением, но которому пообещали за «хорошее» ведение дела значительное вознаграждение. Гисяк, совершенно не искушенный в «приемах» военной верхушки, приступил к разбирательству честно. Однако, ознакомившись с материалами дела и будучи человеком порядочным, он не захотел выполнить навязанную ему волю. Тогда начальство, видя, что Гисяк не будет послушным орудием в его руках, решило быстро его отозвать.