«Гнуснейшие из гнусных». Записки адъютанта генерала Андерса

Я со своей стороны выступил против состава суда, особенно против заседателей — майора Левицкого и капитана Хомюка. Мотивировался протест тем, что упомянутые лица, как непосредственно подчиненные заместителю командующего армией Богушу, являющемуся в данном случае также высшей судебной инстанцией, которая должна утверждать приговор (офицеры штаба Богуша и постоянные участники предварительных совещаний по моему делу и всевозможных махинаций) не могут быть беспристрастными. Назначенные заседателями, они будут послушными исполнителями воли своего вышестоящего начальника, который в свою очередь не только выполняет соответствующие приказы своего командующего Андерса, но и сам является инициатором всего этого дела.

Свой отвод я сообщил лично заседателям. Однако, несмотря на обоснованные мотивы, просьбу мою отклонили. Заседателей оставили прежних. Наоборот, заменили председателя Гисяка, к которому я не имел никаких претензий. Сами заседатели из обвинения, выдвинутого мною против них (неверие в их беспристрастность), никаких выводов не сделали, что противоречило чести офицера, и согласились остаться в составе суда.

«Слушание дела» назначили на 27 ноября 1943 года.

В Этот день в девять часов утра меня отвели в другую, значительно большую по размерам камеру, находившуюся в нескольких шагах от моей. В камере уже находился весь состав суда; здесь и должно было состояться «разбирательство».

Собственно, я совсем не удивился, когда, войдя в «зал суда», вместо Гисяка увидел в кресле председателя полковника Борковского — специалиста высшего класса по различным состряпанным процессам, проводимым по приказу. Все остальное оставалось без изменения, несмотря на мои протесты.

Никакого наблюдателя со стороны Верховного Главнокомандующего не было, а ведь процесс был необычный. Предстояло рассудить между офицером для поручений командующего армией, человеком, который был посвящен в вопросы государственной важности, перед которым по существу не было никаких секретов, и самим командующим армией Андерсом, фактически обвинявшимся в государственной измене.

После «торжественной присяги» суда и оглашения уже известного мне текста обвинения, инкриминировавшего мне «преступное собирание документов государственной важности», суд приступил к разбирательству. Трудно было вообразить себе лучший подбор состава суда с точки зрения защиты организаторов процесса от каких-либо неожиданностей. И все же…

Когда в один из моментов судебного рассмотрения я потребовал предъявить все содержимое моего взломанного ящика, перевезенного затем на квартиру Андерса, в «зале» воцарилось тяжелое молчание. Наконец полковник Борковский неуверенным голосом ответил мне, что это не имеет отношения к делу.

В ходе разбирательства суд так и не выяснил, по чьему приказу был произведен так называемый «обыск», кто его проводил и в чьем присутствии. Он не мог также обнаружить в деле протокола «произведенного обыска».

За основу дела приняли пресловутую выписку из несуществующего оригинала протокола, состряпанную по заказу и заверенную подписью самого… капрала Строньского.

На помощь обескураженному председательствующему, располагавшему только фальшивками, к тому же неумело состряпанными, поспешил прокурор. Он заявил: действительно в деле имеется ряд нарушений формальностей, однако они неизбежны, иначе нельзя было вообще приступить к рассмотрению дела.

Итак, заявление прокурора исключало всякие кривотолки: приказ должен быть выполнен, и никто из стражей закона — даже перед лицом присяги — не может против него выступать. А от кого исходил приказ, каковы были причины, его породившие, — это отнюдь не являлось тайной.

В конце, заседания я вновь потребовал, чтобы суду было представлено содержимое забранного у меня ящика. Борковский ответил, что Этот вопрос будет рассматриваться потом.

Должен признаться, что я был поражен этим ответом, так как никогда не думал, что процедуру судебного разбирательства можно так комкать. Я выразил это мнение вслух. Борковский страшно разнервничался и предоставил слово прокурору.

Прокурор капитан Марнхайм заявил, что он поддерживает обвинение и просит о вынесении обвинительного приговора. Попутно он отметил, что несоблюдение формальностей вызывалось необходимостью подготовки обвинения, и при этом подсунул Борковскому какую-то записку.

Был объявлен перерыв, и суд удалился на совещание.

Примерно через полчаса он вернулся и огласил приговор, осуждавший меня на полтора года заключения.

После получения мотивов приговора в письменном виде я мог заявить свои возражения против него.

Через некоторое время я направил их через начальника тюрьмы по инстанции. Видимо, случайно, В связи с постоянной реорганизацией армии и командования (а может быть, и не случайно), они попали в руки генерала Раковского. Раковский, возмущенный столь беспрецедентным нарушением процедуры судебного разбирательства, обратил на это внимание Борковского. Замечание вышестоящего начальника о том, что за подобные действия придется когда-нибудь отвечать, произвели на Борковского определенное впечатление.