Гобелен с пастушкой Катей

Дальше яснее ясного. Увидев слезы жены и не услышав объяснений, Грэм решил, что представители злокозненного Парагони хотят завладеть бумагами путем шантажа или подкупа, и вызвал полицию, когда зловещие незнакомки появились в его доме во второй раз.

После того как шериф удалился несолоно хлебавши, Октавия снизошла до объяснений. Ричард Грэм был сражен, каялся и хотел бежать на поиски обиженных женщин, чтобы их вернуть и просить извинений.

Мы выслушали историю Октавии, великодушно простили беднягу Грэма, также повторно высказали его супруге благодарность за благородное и мужественное содействие.

Ланч был доеден, отношения выяснены, благодарности принесены. В недолгом времени мы отпустили Октавию к скелетам и окаменелостям. Расстались, как всегда бывает с американцами, в самых дружеских чувствах, но на обед с Грэмом Октавия нас не пригласила.

Увы, время и пространство повествования не безразмерны, и мне не суждено увековечить по часам с минутами дальнейшее пребывание в Заокеанских штатах — здравый смысл советует воздержаться от соблазна.

Повинуясь его велениям, я лишь скажу, что программа, намеченная мною и другими лицами, была осуществлена. Ниагарский водопад (их, между прочим, два, и оба на реке Ниагара) не стал менее величествен от того, что с первого взгляда я ухитрилась его не приметить; очаровательная старушка Ребекка Уайтстоун при втором посещении не только вновь поразила мое воображение, но навела на несколько ценных идей, впоследствии сослуживших немалую службу; устрица (съеденная в единственном числе в городе Аннаполисе на берегах Чессапикского залива) навеки отвратила мои мечты от экзотических деликатесов. Два обеда в американских домах — у Стэфани с Джоном и у докторов Бивенов — прошли на самом высоком уровне, не говоря о том, что мы с Жанин всласть послонялись по музеям, а после них неизменно посещали фешенебельные магазины дамских мод, где Жанин критиковала предлагаемые товары, а меня устраивало все, кроме цен.

И вот наступило время прощания. Реальная Америка стала срочно заменяться на некий образ, которому предстояло остаться со мной. Кроме образа я везла в Москву вещественные доказательства своего пребывания. В посольской лавочке я на отпускные деньги приобрела презенты для родных и знакомых, после чего валютные сбережения практически иссякли, удалось приобрести лишь джинсы на распродаже. Об остальном позаботились Жанин с Борисом.

После прощального поцелуя на пороге ее дома (вслед за парадным обедом), когда я уже села в машину Бориса, Жанин поставила мне на колени легкую коробку, прошептала «Поцелуйте Поля!» и захлопнула дверь. Вылезать из машины, говорить «нет, спасибо», значило бы испортить прощальную церемонию, и я не решилась.

Борис, когда мы отъехали, предположил, что Жанин испекла на дорогу торт (блестяще разбирается в женщинах мой двоюродный зять!) Тем грандиознее было его удивление, когда в его апартаментах на диване я разложила дары Жанин с намерением тотчас надеть их на себя. Борис на миг испугался, не продалась ли я спецслужбам противника за дамские наряды и шелковое белье, но поверил объяснениям (адаптированным) и счел за благо не вмешиваться.

— Да, кстати, совсем забыл, — добавил Борька как бы между делом.

Далее он на момент покинул квартиру и стал открывать багажник автомобиля (я видела это сквозь окно). Подозрение не успело оформиться, а Борис был в квартире и ставил ящик у моих ног.

— Уж не знаю, за кого ты выходишь замуж, Ирка писала об аспиранте на даче, а вот сегодня меня просили передать с тобой посылку, — пояснил зять Боря обстоятельно. — Один человек из торгпредства, вернее, из совместной фирмы. Рубен, фамилию не выговоришь. Кому отдать, ты знаешь, в конверте деньги для таможни, заплатишь пошлину.

Иногда меня посещали мысли, что Сурен найдет способ всучить свою смертоносную посылку. Но чтобы с такой элегантностью, через Бориса…

Одаренная сверх меры я пошла паковать вещи для предстоящего отлета. Как я понимала, пытаться вернуть ящик неведомому Рубену смысла не имело. В конфиденты Борис не годился ни с какой стороны. Теперь из Америки я везла подарки для всех, включая Сурена и Андрея Прозуменщикова. Для него предназначалась Олесина сумка.

Глава 19

Насколько мило и организованно отправил меня зять Борис из Америки вон, настолько хмуро встретило отечество на своем интернациональном пятачке. Мало того, что перед посадкой меня укачало, мало того, что на таможне я бесконечно писала и платила в валюте из-за Рубено-Суреновского ящика, мало того, что волокла его (ящик) из таможни в зал прилета пинками… Все это, как сразу выяснилось, были сущие семечки — меня ни одна собака не встретила!

Тщетно я озиралась, стоя на цыпочках, тщетно выискивала в толпе знакомые лица, народ рассеялся, и на ложно-мраморном полу я стояла одна, как перст, уныло отражаясь в начищенных плитках. Finita, приехали…